1. Собака
Болезненны, безлики ночи,
как незаписанные ноты.
Две девочки, два офицера
у цирка шепчутся о ценах.
Все себестоимость имеет
и цирк, и девочки, и место.
Заплесневелая собака
придумала себе забаву.
Пропойцу усыпит, а после
губу откусит от пропойцы.
Наивны, псина, развлеченья
твои, как встарь — столоверченья.
Мильоны вдумчивых собак
давным-давно нашли себя.
Отлично лают пастью алой.
А ты к какому идеалу?
2. Похороны
Мы хоронили. Мы влачили.
Мы гроб влачили на себе,
сосредоточенно влачили
за восемь ручек в серебре.
Мы —
это деятель культуры
(все знал:
от культа до Катулла),
два представителя от обществ
(два представительные очень),
да плюс распространитель знаний
(вычерчивая виражи,
переходящее он знамя
на гроб священно возложил).
Мы скорбные цветы нарвали,
марш на литаврах замерцал.
Оформлен ритуал нормально…
Но позабыли мертвеца!
Царил мертвец на перекрестке,
похожий на милиционера…
Шли 28 переростков,
и с ними недоросль нервный.
И с ними —
школьница — мокрица
с фурункулами по лицу…
Остановились…
Мертвецу
серьезным образом… молиться…
Мертвец хрустальными очами
очаровательно вращал,
мертвец о чести и о счастье
обобществляюще вещал!
Что этих
в мертвеце манило?
Зачем сторонкой не прокрались?
Их не принудили молиться
родители
и по программе.
Они молились гениально!
Целенаправленно!
Борцами!
Их, обнаглев, бураны гнали,
дожди канатами бряцали.
А в сентябре опали уши.
Попарно.
Тихо.
Абсолютно.
Вспорхнули, пламенея, уши,
как шестьдесят огней салютных.
Как раз рыбацкая бригада
с лукавым гулом на лугу
(гуди, гуди! Улов богатый!)
варганила себе уху.
Вдруг — уши!
Вроде хлебных корок…
Наверно, вкусом хороши…
Попробовали —
никакого!
Одни хрящи. Одни хрящи.
1963
