Мне нет покоя в тишине, я мучим гадкою болезнью,
Когда звезда дремотной песнью, дрожит, ссутулившись в окне,
Беззвучно вторя шепелявым хорам ушедших в вечность дней:
«Горчит вино… иссох ручей… не зачерпнуть ведром дырявым…»
Заткнитесь! – лязгну в тишину. – Я жив, пусть страшно мне и плохо
А хор гнусавит с полувздоха: « Без милой, будто бы в плену…
Слепа твоя шизофрения… Слова, что стрелы - сеют смерть…»
- Я прав, как вечна неба твердь. Мои намеренья благие!
Мне нет покоя светлым днём. Зову пожар, но тлею ватой
А вражий полдень воровато, там, где потухло, жжёт огнём.
Смердит от дыма, «ест» глаза. - Их хорошо б промыть слезами
- Но с кем я спорю? – С Небесами… И вновь чужие голоса
Толкуют тихо за спиной: « Ничтожно всё … Любовь превыше…»
- Я не желаю всех вас слышать! – взлетает в крике голос мой.
- Она устала? Я тем паче. Она горда? Я тоже горд.
Частит дыханье, воздух спёрт. – Хотя… пошлите ей удачу.
- Эй, там на небе! Вдруг у вас случайно залежалось счастье,
То ей браслетом на запястье, его наденьте в добрый час.
- Года? – И это в вашей власти? Тогда, венцом из долгих дней
Чело избранницы моей, прошу, не мешкая украсьте.
И напоследок поскребя: коль есть ещё у вас мгновенье,
Её руки прикосновенье – вот всё, что нужно для себя.
Ах, вы не в силах, сделать это? Не вправе управлять душой…
Ах, в этом смысл такой большой: нужны вопросы для ответа…
Опять держал совет с собой. Светла моя шизофрения.
Вновь тлеют радости былые, вторгаясь в призрачный покой.
Моя болезнь гадка и пошла, рыдает свет, хохочет тьма
И ласк забытых кутерьма кружится, опадая в прошлом.
