Прекрасный город — хлипкие каналы,
Искусственные рощи,
В нем топчется сырых людей не мало —
И разных сказок тощих.
Здесь выловить героя
Хочу — хоть не глубокого,
Хотя бы непонятного покроя,
Хотя б героя сбоку.
Но старая шпора лежит на столе,
Моя отзвеневшая шпора,
Сверкая в бумажном моем барахле,
Она подымается спорить.
— Какого чорта итти искать?
Вспомни живых и мертвых,
Кого унесла боевая тоска,
С кем ночи и дни провел ты —
Выбери лучших и приукрась,
А если о людях тревоги
Не хочешь писать — пропала страсть —
Пиши о четвероногих,
Что в кровяной окрошке
Спасали тебя, как братья —
О легкой кобыле Крошке,
О жеребце Мюрате.
Для освеженья словаря
Они пригодятся ловко. —
— Ты вздор говоришь — ты лукавишь зря,
Моя стальная плутовка!
То прошлого звоны — а нужен мне
Герой неподдельно новый —
Лежи, дорогая, в коробке на дне,
Поверь мне на честное слово.
… В город иду, где весенний вкус,
Бодрятся люди и кони,
Людей пропускал я как горсти песку
И встряхивал на ладонях.
Толпа безгеройна. Умелый глаз
Едва подхватить сможет
Что неслучайно — что напоказ —
Уже далеко прохожие.
В гостях угощают суетясь,
Вещей такое засилье,
Что спичке испорченной негде упасть,
Словесного мусора мили.
— Ну, что ж, говорю я — садись, пей
Вина Армении, Русскую
Горькую — здесь тебе
Героя нет на закуску.
… Снова уводят шаги меня,
Шаги тяжелее верблюда,
Тащу сквозь биенье весеннего дня
Журналов российскую груду.
Скамейка садовая — зеленый сон,
Отдых, понятный сразу
Пешеходам усталым всех племен
Всех времен и окрасок.
Деревья шумели наперебой,
Тасуя страницы; мешая
Деревьям шуметь, я спорил с собой —
Журналов листва шуршала.
Узнал я, когда уже день поник,
Стал тучами вечер обложен,
На свете есть много любых чернил,
Без счета цветных обложек.
Росли бумажные люди горой,
Ломились в меня как в двери,
Каждый из них вопил: я герой,
Как я им мог поверить.
Солнце закатывалось, свисая
Багряной, далекой грушей —
Туча под ним, как труша кривая
Чернела хребтом потухшим.
Ее свалив, ее прободав —
Как вихрь, забор опрокинув —
Ворвалась другая, летя впопыхах. —
Похожа лицом на лавину.
Светились плечи ее, голова,
Все прибавлялось в весе,
Как будто молотобоец вставал,
Грозя кулаком поднебесью.
Героя была у него рука,
Когда у небес у опушки,
Когда он свинцовую, как быка
Тучу разбил, как пушку.
Руку о фартук вытер свою —
Скрываясь как берег в море —
Здесь много геройства в воздушном бою,-
Но больше еще аллегории.
Я ухожу, я кочую, как жук,
Севший на лист подорожника,
Но по дороге я захожу —
Я захожу к сапожнику.
Там, где по кожам летает нож,
Дратва скрипит слегка,
Сердце мое говорит: потревожь
Этого чудака!
Пока он ворочает мой каблук —
Вопросов ловушку строю —
Сапожник смеется: товарищ-друг,
Сам я ходил в героях.
Только глаза, как шило сберег,
Весь, как ни есть в заплатах,
Сколько дорог — не вспомнишь дорог,
Прошитых ногами, что дратвой.
Я, брат, геройством по горло богат,-
Он встал — живое сказанье,
Он встал — перемазанный ваксой Марат,
И гордо рубцы показал мне!
1947
