Ни мощный дух, ни изощренный разум,
ни сердце, сокрушенное глубоко,
ни женственное счастье вдохновенья
не посетят тебя и не спасут.
Ты спишь, как пьяный. Твой Савонарола
не верил никогда. Дороже хворост
свозить к костру, чем дать ему при спящих
потосковать, поспорить, погрозить.
Твой Моцарт улыбается убийцам,
и не за деньги – а чтобы остаться
среди живых, а там, когда-нибудь…
Двурушничают дети. Старики
сами с собою не смеют вспоминать
о том, что делали. Увы, во мне
растет твоя ленивая усмешка,
как опухоль, съедая ткань другую.
А твой Екклезиаст несет такое,
что бабы бы на кухне постыдились, –
но стыд давно отсюда отлетел.
А милосердие твое? а кротость?
а многопетое твое смиренье? –
Кто сыт – тот прав.
Ну, что же ты молчишь?
Скажи мне что-нибудь.
