Родительской лавке, наверное, лет под тридцать: русалочьи косы, сердца, еще кожа, кости, пурпурные ткани — такое берёт столица, в обмен присылая нам трав колдовских на остров.
Мой брат научил меня, как создаются жабры и как на охоту, надев их, ходить к заливу, отец — делать зелья от ран любых и от жара, и те, что стократно должны увеличить силу, а мать — колдовать, как точнее ударить словом, чтоб сердце-коралл не испортило жемчуг кожи. Такие вот самых основ волшебства основы любой человечий ребенок усвоить может.
Но я не любой, и поэтому я умею играть с формой гальки и сплавов менять составы, кому-то хватило бы, я же должна смелее сквозь боль продолжать всё оттачивать этот навык.
Я знаю из сказок: на юге лежит пустыня, веками песок согревал в ней драконьи гнезда, но вот из-за долгой охоты там пусто ныне — будь проклят и каждый охотник, и кто их создал — а мы тут годами торгуем драконьей кожей, конечно, её не так много, но все заметно. Сейчас надо быть осторожного осторожней, мне мать говорит, мы закончим всё через лето. Но мало ли — мало ли! — это опасный остров, а в нашей семье чародеи — она и я вот. Она обнимает и режет мне руку острым клинком, и порез не затянется за день явно.
Ну ладно хоть кровь чародеев достать не трудно, раз травы и камни, нам нужные, не отыщешь. Когда соберём уже алую эту руту, я — господи-господи-господи — хоть бы вышло, должна изменить нашу суть, как легко меняю суть гальки прибрежной. Звучит всё не очень сложно;
мы станем людьми, а не теми, кто примеряет людское обличье, сдирая драконью кожу.
Потом я уеду за мили от океана, в огонь и песок, и забуду про эти волны, и я не коснусь уже жемчуга и коралла, и ни одного не скажу колдовского слова, и всё будет просто, все будет тепло и чинно, лежать на горячем булыжнике, греться, греться, да, сердце дракона покоя не получило, но вдруг будет проще носить человечье сердце.
