Я пел о любви. Верно, в этом сокрыта судьба менестреля –
Сплетать отголоски старинных преданий в созвучья баллад,
Которые слушая, люди смеялись, от боли немели,
Пускали слезу. Лютня дни и года за собою вела
Звездой путеводной: порывистой, горькою, ласковой, страстной,
Порою беспечной (у барда душа так легка на подъем!)
Но, если в груди пустота от потерь, то смешно и напрасно
В стихах воспевать, как меж ребер досадно саднит острие,
Срываясь со струн, словно крик, на губах застывая безмолвно –
Нельзя подобрать для дыхания смерти возвышенных слов.
Я видел болезни и дым пепелищ, что оставили войны,
Друзей хоронил. Им бы жить ещё, жить! Но не всем повезло.
Все чаще шептал, задыхаясь: поэты – народ беззаботный.
Где раны кровили, со временем (кожа ли?) стянется в шрам.
Молва уверяла: играть – это парню за счастье работа.
И музыка снова негромко звучала в ночи у костра,
Даруя надежду. Сердца менестрелей исполнены света,
Что ярко сияет на фоне чадящих во мраке лампад,
Но гаснет быстрее, навек оставаясь для многих неведом.
Я пел о любви. Остальное в аккорды сложила судьба.
