Раннее лето

Мы оставили хутор Веселый,

Потеряли печать при погрузке,

А туда уж вошли новоселы,

И команда велась не по-русски.

Мы поставили столик под вишней,

Застучал «ремингтон» запыленный…

— Ну, сегодня помог нам всевышний, —

Усмехнувшись, сказал батальонный.

А инструктор Никита Иваныч

Все смотрел, сдвинув светлые брови,

На блестевший, как лезвие, Маныч

И еще не остывший от крови.

Как поймет он, покинутый верой,

Что страшнее: потеря печати,

Или рокот воды красно-серой,

Или эхо немецких проклятий?

Столько нажито горечи за ночь,

Что ж сулит ему холод рассвета,

И воинственно блещущий Маныч,

И цветение раннего лета?

Искривил он язвительно губы,

Светит взгляд разумением ясным…

Нет, черты эти вовсе не грубы,

Страх лицо его сделал прекрасным!

Ах, инструктор Никита Ромашко,

Если б дожил и видел ты это, —

Как мне душно, и жутко, и тяжко

В сладком воздухе раннего лета!

Я не слышу немецких орудий,

Чужеземной не слышу я речи,

Но грозят мне те самые люди,

Что отвергли закон человечий.

Тупо жду рокового я срока,

Только дума одна неотвязна:

Страх свой должен я спрятать глубоко,

И улыбка моя безобразна.

1949