Я силков по кустам не ставил
Я силков по кустам не ставил,
Птичьим песням внимал, как чуду,
И сказал мне мой дядя Павел,
Что хозяином я не буду,
Что хозяйничать без старанья —
То ж, что пиво варить без хмеля,
Что испортил меня Ананья,
Старый сказочник и пустомеля.
Ходит-бродит старик без толку
Да считает тропинки в поле.
Пусть бы снял со стены двустволку,
Подстрелил хоть ворону, что ли.
Только что мне укор тот горький!
Я не знал ничего желанней,
Как пройтись поутру на зорьке
По полям и лугам с Ананьей.
Знал он там уголки такие,
Где бродил лишь журавль картавый,
Потому что всю жизнь мирские
Охранял он хлеба и травы.
Он всему, что цвело и пело,
И хозяином был, и другом.
Перед ним раскрывался смело
Каждый лист на стебле упругом.
Каждый куст просился в соседство,
Каждый колос тянулся с лаской.
Стало правдой большого сердца
То, что людям казалось сказкой.
И везде, где сияли воды,
Где курились луга туманом,
На весёлом пиру природы
Был он гостем самым желанным.
Он ошибся, мой дядя Павел,
Не увидевший правды в сказке.
Дед Ананья мой взгляд направил
В мир, обжитый им по-хозяйски.
И когда теперь ранней ранью
Я иду по родному краю, —
Первым долгом его, Ананью,
Добрым словом я поминаю.
1957
Николай Рыленков
Other author posts
Званье поэта
То званье, что Пушкин и Лермонтов, Некрасов и Тютчев носили, Живёт не старея, согретое У самого сердца России
Не ты несёшь мне муза новости
Не ты несёшь мне, муза, новости, Они спешат ко мне чуть свет В тревожном шелесте газет, Сигналы радостей и бед,
Если пальцев ни разу перо тебе не обожгло
Если пальцев ни разу перо тебе не обожгло, Не когтили в ночи тебя строчки, что сам сочинил, — Поищи поскорее другое себе ремесло, Не надейся, что песня возникнет из пены чернил
Наш век не ограждал нас от забот
Наш век не ограждал нас от забот, Он не кормил нас в детстве соской сладкой Для нас в ночи четырнадцатый год