Под бременем всякой утраты
Под бременем всякой утраты,
Под тяжестью вечной вины
Мне видятся южные штаты —
Еще до гражданской войны.
Люблю нерушимость порядка,
Чепцы и шкатулки старух,
Молитвенник, пахнущий сладко,
Вечерние чтения вслух.
Мне нравятся эти южанки,
Кумиры друзей и врагов,
Пожизненные каторжанки
Старинных своих очагов.
Все эти О’Хары из Тары, —
И кажется, бунту сродни
Покорность, с которой удары
Судьбы принимают они.
Мне ведома эта повадка —
Терпение, честь, прямота, —
И эта ехидная складка
Решительно сжатого рта.
Я тоже из этой породы,
Мне дороги утварь и снедь,
Я тоже не знаю свободы,
Помимо свободы терпеть.
Когда твоя рать полукружьем
Мне застила весь окоем,
Я только твоим же оружьем
Сражался на поле твоем.
И буду стареть понемногу,
И может быть, скоро пойму,
Что только в покорности Богу
И кроется вызов ему.
1998
Other author posts
Начало зимы
Зима приходит вздохом струнных: «Всему конец» Она приводит белорунных Своих овец, Своих коней, что ждут ударов, Как наивысшей похвалы, Своих волков, своих удавов, И все они белы, белы Есть в осени позднеконечной, В ее кострах, Какой-то гибельный, предвечный, Сосущий страх: Когда душа от неуюта, От воя бездны за стеной Дрожит, как утлая каюта Иль теремок берестяной Все мнется, сыплется, и мнится, Что нам пора, Что опадут не только листья, Но и кора, Дома подломятся в коленях И лягут грудой кирпичей — Земля в осколках и поленьях Предстанет грубой и ничьей
Двенадцатая баллада
Хорошо, говорю Хорошо, говорю тогда Беспощадность вашу могу понять я Но допустим, что я отрекся от моего труда и нашел себе другое занятье
Воспоминания о маньеризме
Все мне кажется — мы на чужбине, В эмиграции первой волны, Пусть в Берлине, а может, в Харбине: Все края нам отныне равны
О какая страшная черная грозовая
О какая страшная, черная, грозовая Расползается, уподобленная блину, Надвигается, буро-желтую разевая, Поглотив закат, растянувшись во всю длину