Я стою на полу
и качаюсь от ветра
открытого настежь окна.
Горизонт растворим
в слепоте Бетельгейзе,
как люстра на дне потолка
принимает отсутствие
заданной формы,
впитав мои ноги в паркет.
Забродившее солнце
укрыто ладонью
и тенью листа ДСП
с разрисованной шрамами
линией жизни,
с разбухшим от влаги нутром.
Гуталиновый стол.
И на скатерти вишня
в тарелке с разбитым стеклом
вперемешку. Ни вилки,
ни ложки, лишь пальцы.
Лишь пальцы на тощих руках
резонируют в такт
красноте циферблата,
а танец ногтей, как хрусталь,
отражающий весь
перелом перспективы
и стёртость границ пустоты.
Онемевшая тень
наполнялась в ресницах,
сгущая всё чётче круги
под глазами, под кружевом
выпуклых стенок,
впитавших мороз февраля.
Я стою на полу
и качаюсь от ветра
открытого настежь окна.
