1
Когда из пелен порывалась она,
Молилась и жарко мечтала,
Растленная жизнь, зла и грязи полна,
Ей раны свои обнажала.
И в лучшие дни, как цвела красота,
Мечты ее вяли и вяли;
Ни ласковых слов не шептали уста,
Ни детских молитв не шептали.
Пытливым огнем из-под темных ресниц
Мерцая, в ней мысль загоралась.
В те дни много-много запретных страниц
В бессонные ночи читалось…
Ее жажда правды томила до слез;
На Западе бури шумели,
И к нам проникал за вопросом вопрос,
Как ветер свистя в наши щели…
От этого вольного ветра спасти
Нельзя лицемерной морали,
Когда люди свято велят нам блюсти
Все то, что они попирали…
2
И дух отрицанья ее посетил,—
Он понял, какая в ней сила;
Он юную душу настолько пленил,
Насколько душа та — изныла;
Науку, семью, государство, права,
Религию, гений, искусство,
Все, все превратил он в пустые слова,
Насилуя разум и чувство.
«Иди,— говорил он,— иди вслед за мной,
И будет твой путь — путь свободный.
И скоро среди мастерских мы с тобой
Сойдемся на тризне народной.
На каждой версте — будет общий дворец;
За труд — будет плата любовью;
И — будет тогда отрицанью конец,
Созреет — политое кровью».
И эти туманные речи она
При нас горячо повторяла;
Ее слабый голос дрожал, как струна,
В нем гордая вера звучала.
3
А время все шло, шло — и много надежд,
Им грубо задетых, сломалось;
Чадясь, погасали восторги невежд —
И мысль на ветру колебалась.
Поблекло лицо ее — в темных глазах
Мысль робким огнем чуть мелькала,
И уж не улыбка на бледных устах —
Тень прежней улыбки блуждала.
Ее предреканьям послушный кружок
Давно позабыл ее грезы;
У каждого путь свой — и свой уголок
Нашелся для грез и для прозы.
И тот, кто взял дань с ее сердца, и тот
Пошел уж другою дорогой,
Ей бросивши на руки много забот
И грудь познакомив с тревогой…
И вот, чтоб друзей не осталось следа,
Нужда в ее дверь постучалась.
И билась она — и искала труда —
И где теперь? Что с нею сталось?
4
Ушла ли на Запад она, в край чужой,
Где жатва давно уж созрела,
И все, что не смято в ней братской враждой,
Для новой вражды уцелело?
Ушла ли она в наши степи, туда,
Где нет ни конца, ни начала,
Где требует время иного труда
И веры иного закала?
Или, изможденная страшной борьбой,
В чаду, в тесноте еле дышит
И, чуткая, слышит бред жизни хмельной,
И — боже!— неужели слышит,
Как дух отрицанья глумится над ней,
И даже ее отрицает,
Ее — кто ему в жертву нес радость дней
И ради его погибает!
Ожесточенная — вряд ли поймет,
Что в бездне людских заблуждений
Лишь только поэт искры сердца найдет,
А искры ума — только гений.
1871
