я совсем ещё молодая была, неопытна,
всё вокруг было странным таким, пугающим,
я сидела тогда в жарком кожаном теле поезда,
а вокруг никого: ни семьи, ни друзей, ни товарищей.
цепью страха душа была насмерть железом скована,
в голове омут мыслей плясал свои жуткие танцы,
я сидела, ожидая то жара внутри, то холода,
пока червём поезд полз до смольно́го гранита станций.
а сейчас, каждый раз, когда лист календарный падает,
и голодная рыба-время не спеша пожирает прошлое,
оставляя его лишь бумажной надорванной ленточкой,
я оставлю родное гнездо безнадёжно брошенным.
из-за каменной груды проблем невозможно и голову вытянуть,
и четыре стены, будто псы, на меня скалятся,
будто город своей белокаменной клеткой омута
заставляет молиться о кислороде меня и каяться.
а теперь и зелёных вокзалов картонные декорации,
километры рулетки дорог, словно спутанных в паутину,
рюкзаки за спиной, взгляд вперёд и немного прострации,
и улыбки таких же, как я, что мне брошены были в спину.
это так хорошо - раствориться в пространстве и времени,
по кривой на неровной земле в путь-дорогу отправиться,
говорят, что не все, кто блуждают, безнадёжно потеряны,
просто некоторым людям блуждания эти нравятся.
ульи дорог, тишь ночи́, муравейник горящего города,
чаша жизни полни́тся от нас впечатленьями новыми,
для чего же, скажите мне, дали нам то́т мир за окнами?
чтобы вечно сидели с цепями мы да с оковами?
не хочу быть бетоном из плоти и крови слепленным,
не хочу в тихом омуте камня быть заживо похороненной,
а пиранья-Москва свои старые зубы оскалила,
чтобы в водах толпы я была ей с костями сожрана.
говорят, что на Юге тепло, а на Севере холодно,
что насиженные места зимой птицы покинуть просятся,
ты не бойся, дружок, улетай, а то серые стены комнаты,
словно дикие псы, на тебя однажды набросятся.
Непомнящая
