Алый куб

Тонкий луч похожий на иглу

лёг ко мне в подобие дороги.

Вдаль по ней пошли босые ноги

в солнечную, ласковую мглу.

Лёгкий, незабудковый туман

прятался в лазоревой низине,

полз по переливчатой долине,

словно перламутровый обман.

Вдоль ручья застенчивый камыш

грел на солнце бархатные шишки.

Ветер с ним игрался в кошки-мышки.

Млела всюду благостная тишь.

Только зяблик песню напевал

небо прославляя, жизнь и лето.

Скорбно брёл я в зарево рассвета.

Тонкий луч вдруг вспыхнул и пропал.

Тут же изменился я лицом.

В пыль на мне рассыпалась одежда.

Камни кромлех, типа Стоунхенджа,

выросли вокруг меня кольцом.

В центре алый куб. Огнём в раю.

Сверху я, как на алтарном камне,

голый и прозрачный, словно ангел,

руки распластав, крестом стою.

Молния сверкнула. Гром пробил

с чистого, безоблачного неба.

Быль ушла. Сгустилась рябью небыль.

Чёрный круг диск Солнца заменил.

Камни, тая, вскрыли дверь в астрал.

Вместо них фигуры человечьи

бело проступили, будто свечи.

Куб в них души светом зажигал.

Боже! Все поэты. Эльфы сфер.

Лица узнаваемы сквозь дымку.

Вот Рэмбо’ с Есениным в обнимку.

С ними Байрон, Пушкин и Бодлер…

Дальше Бёрнс, Хайям, Шекспир, Басё…

Шиллер, Байрон, Фэт, Петрарка, Гёте…

Данте, Гейне, Тютчев, тёмный кто-то…

Средь земных поэтов – наше всё.

Суд. Я с поэтическим листом

(очень драматичная картинка),

голый и прозрачный, как слезинка,

руки распластав, стою крестом.

Слово-пренье слух мой обожгло.

Споры, ссоры, выпивка и драки.

Милые пьянчуги-забияки!

Небо их исправить не смогло.

Вынесен вердикт. Под грохот чаш

скромно встал Высоцкий, бывший грешник:

«Ты какой-то сам в себе, Орешник.

Но, по сути, – безусловно наш».