Псковские башни

Художник, сам собой низложенный,

надел по царски фартук кожаный

и принял звание — кузнец.

Он для души, а не для гонору

сам возложил на буйну голову

тяжелокованный венец.

Художник толст и бесшабашен.

Художник пьяница большой,

а между тем — хранитель башен,

ревнитель с нежною душой.

Восстав на те порядки скотские,

когда в разоре башни псковские

собой являли лишь позор,

он бисер доводов рассыписто

метал — рукомесла российского

в парче невидимой посол.

Взывал, что башни те беспаспортно,

стоят заброшенно, беспрапорно,

подобно каменным гробам.

Ловя тупых чинуш на лестнице,

о прапорах железных лекции

читал художник медным лбам.

Он так вещал: «Что флаги тряпочные!

У нас и так забиты прачечные.

А прапор сшит самим огнем.

А прапор, молотом он выхолен,

навек развернутым он выкован,

и нет ни складочки на нем.

Чихали тати из Ливонии

от дыма кузниц — от зловония,

не предвещавшего добра,

когда из крайне нелюбезного

железа самого железного

ковали предки прапора.

Так вот и складывалась нация,

когда, визжа по сторонам

чужие стрелы только кляцали

по этим — крошкам знаменам.

И прапор вам не флюгер смирненький,

который вертится как миленький,

едва почудятся ветра

Мы флюгерами затоварены.

нужны Отечеству, товарищи,

не флюгера, а прапора!»

Так говорил художник, вытесан

из той породы, что и витязи.

Воителем — бородачом

он шел сквозь перья канцелярские,

как будто бы сквозь пики царские —

с идеей, будто с бердышом.

И вот хранитель государства,

одетый в царственную рвань,

кует воинственного барса

или возвышенную лань.

И, лыбясь медленно, как пончики,

глядят заезжие япончики,

и старики и детвора,

и даже лбы все так же медные,

как снова плещутся победные

на башнях Пскова прапора.

Хвала хранителям России!

Хвала за их посольский труд.

Как прапора сторожевые,

они отечество блюдут.

У возвышающих развалин

в надежде славы и добра

я слышу грохот наковален:

кует Россия прапора.

1971