Девятнадцативешняя

Девятнадцативешней впечатления жизни несравненно новее,

Несравненно острее, чем готовому встретить май тридцатой весны.

Девятнадцативешней легче в истину верить, как в прекрасную фею,

Как бы ни были годы, — восемнадцать минувших, — тяжелы и грустны…

И когда расцветают бирюзовые рощи и душистый горошек,

Ей представить наивно, что они расцветают для нее, для одной;

И когда вылетают соловьями рулады из соседних окошек,

Ей представить наивно, что поет кто-то близкий, кто-то тайно-родной…

Девятнадцативешней может лес показаться никогда не рубимым,

Неувядными маки, человечными люди, неиссячным ручей.

Девятнадцативешней может сделаться каждый недостойный любимым:

Ведь его недостойность не видна, непонятна для пресветлых очей…

И когда молодые — о, душистый горошек! О, лазурные розы! —

Веселятся резвуньи, мне мучительно сладко, но и больно за них…

И когда голубые поэтички, как птички, под угрозами прозы,

Прозревать начинают, я в отчаяньи плачу о мечтах голубых!..