В смешном, неумелом, уродливом танце
Шатаются люди немало веков
И корчат живых из себя, самозванцы,
Цветные мешки не снимая с голов.
Ах, сколько же мертвых в обманчивой пляске!
Как часто бежит мой встревоженный взгляд
От каждой мешочной раскрашенной маски!
Как тошен фальшивых существ маскарад!
Но хуже всего только боль осознанья,
Что в пляске покойников корчусь и я,
Что головы скрыты удушливой тканью
Не только чужие — в мешке и моя!
На наших мешках — бутафорские лица!
Наш танец не жизнь, но бесплодная ложь!
И я не могу с этим больше мириться!
Мне нужно спастись! На кухне есть нож!
По глазу, по носу, по рту и по шее
Я лезвием острым провел борозду.
Личина слетела, мне стало светлее,
Мой истинный лик теперь на виду!
C собой и с другими я честен отныне!
Отсутствие счастья не прячу лицом,
Начерченным скверно на той мешковине,
В какой я для правды проделал проем.
Отсутствие жизни я тоже не прячу,
В бездарном притворстве, что якобы жив,
Не дергаюсь в пляске поддельно горячей.
Нет смысла и дальше разыгрывать миф!
Вот так я покончил с гнилым маскарадом!
Но в чем преуспел, лицемерье кляня?
Фальшиво смущенным, встревоженным взглядом
Теперь незнакомец обводит меня,
Знакомый стремится со мной не встречаться,
От дружбы моей отрекается друг,
Стыдятся, боятся меня домочадцы.
Для всех я без маски как мерзостный жук!
Я прячусь от тех, кто с лицом суррогатным
Свой танец безжизенный жизнью нарек,
Бегу и от тех, кто с мотивом невнятным
Вспорол, как и я, лицемерский мешок.
И с кем я остался? Один я, похоже.
Теперь, сам собой, я правду не чту,
Ведь вижу в себе настоящем все то же,
Что прячут другие в мешках — пустоту...
Не зная, как быть, я сидел отрешенным
И долго не мог предпринять ничего.
Я старый мешок натянул капюшоном,
Но в прорези видно: там пусто, мертво.
Ах, если заштопаюсь в бедном мешочке,
Смогу ли себя и других обмануть,
Что светится счастье в пустой оболочке,
Что жизнью колотится мертвая грудь?
