На переходе, между двух лавин –
рычащих пролетающих машин –
на островке асфальта, в час дневной
старушка поздоровалась со мной.
Но кто же это?. – Здрасьте.
Кто же это?.
Ах, не она ль для всякого поэта
была лет сто партийною грозой?!
Хотя все это нынче мезозой,
но разве я могу забыть, как в страхе
в обкоме, где на всех столах тома
как будто окровавленные плахи,
мы шли гуськом от страха без ума
вот к этой прежде мощной рыжей тете –
с цветком иль посвящением в блокноте,
чтобы в голос ей польстить и обмануть
хоть как-нибудь.
Она же крашеной крутя головкой,
цитатою на память не короткой
из Маркса, Ленина, статьи Цековской
и Маяковского (о, Маяковский!..)
нас поучала… голосок звенел,
и носик вдохновенно пламенел…
И мы, понятно, восторгались ею.
А ведь могла и разъяренно в шею,
но как бы все же разрешала жить…
Ну как забыть?!
И вот стоит бабулечка седая,
на ножках ботики и зонт в руке.
И я, от скуки и стыда сгорая,
закаменел пред ней на островке.
Она меня разглядывает зорко,
поджавши губки, ожидая слов.
Но что скажу? Мол, помню, помню, золотко…
Взгляд жалкий, бабий. А ведь был суров.
За ней машины все летят направо,
за мною – влево мчатся… А страна
не знает до сих пор: да где же правда,
в движенье допьяна разделена…
И надо же как прошлое настигло!
Закрыл я рукавом глаза, как вор…
Махнуть через машины? Тоже стыдно.
И мы стоим лицом к лицу в упор.
Скорей бы ты, зеленый светофор!..
2003
