Художественная мазня

     А мы, тем временем, вернемся к юному Чекомазову, который, как и всякий достигший совершеннолетия детдомовец Союза Советских Социалистических Республик, получил от государства документ о среднем образовании и ключи от квартиры.

     Членом Союза писателей Чекомазов не являлся. В силу присущего ему мировоззрения это было совершенно исключено. Поэтому вопрос заработка стоял остро.

     Игорь устроился художником-оформителем на завод Промсвязи. Он скептически относился к своей работе, называя ее «художественной мазней». То, что он делал, тогда называлось «наглядной агитацией». В нынешнее время это можно было бы назвать «мотивирующей графикой».

     Диссонанс между ее возвышенным содержанием и приземленной прозой жизни оставил глубокий след в душе Игоря.

Товарищ знай – не дремлет враг,

Нальет говна – до самых срак,

Болтун – находка для шпиона.

И тот, и этот – два гондона.

***

Повысим качество труда,

Иначе будет вам пизда.

Объявим пьянству смертный бой

И отхуячим всех елдой.

***

Не брезгуй за собой убрать,

Коль не на все тебе насрать.

Долой халатность, жадность, лень

И остальную поебень.

1983

     А потом, неожиданно для всех, началась перестройка. Даже так – Перестройка. С большой буквы. Теперь уже и жизнь, и связанные с ней диссонансы стали другими.

Шаг вперед – два назад,

Нитевидный, неровный

Пульс на землю истек

У щербатой стены.

А кругом – город-сад,

Только я не садовник,

Не садовник – и все,

Нет ничьей в том вины...

Вздох. И мелкая дрожь

Униматься не хочет.

Зуд металл и взмах

Опустевшей культи.

Убивать эту ложь

Я и не правомочен.

Ложь убьется сама,

Ей за мной не пройти...

1985

     Здесь уже просматривается кредо Игоря Чекомазова, которое станет его путеводной нитью на все последующие годы: «Только правда, и никакой лжи».

     Иной раз накал страстей в его душе доходил до предела, что выражалось в суицидальных нотках.

Идут ко мне, как пьяные матросы,

вопросы непростого бытия

И я – плююсь, как от дешевой папиросы

Один пиздец, и больше ни хуя.

Я гол и зол – я не могу иначе

Тем паче не поможет даже лень

Так целый день. И ни при чем здесь правда и удача.

В придачу есть хуйня и поебень.

Меня поставят будто я невольник

Невольник не умеет выбирать

Знать не хочу и вывожу, как школьник

На подоконник кровью:

Мне на вас насрать!

Меня поставят будто я невольник

Невольник эти вещи не поймет

Но час придет и напишу на подоконник

Меня все это больше не ебет!!!

1986

     Тем не менее, всерьез возможность самоубийства Игорь никогда не рассматривал.

     - Хуй вам, а не самоубийство – по этому поводу поговаривал он. Никто не знал, к кому были обращены эти слова...

     Писать в стол, как говорят авторы, Игорю не хотелось. Плоха та правда, о которой никто никогда не узнает. Но в первозданном виде его стихи к печати были совершенно не пригодны. Разве что, если на заборах их писать.

     Но ничего, - говорил Игорь – мои стихи еще войдут вам в анналы. Пришлось обратиться к иносказаниям.

     Язык Эзопа – мой родной язык – заметил как-то по этому поводу Игорь Чекомазов.

     Первой ласточкой стали, конечно же, известные каждому уважающему себя интеллигенту «Истуканы». Точнее, первая, самая ранняя их часть. Письмо в «Новый мир», главный редактор был в восторге. Чего, конечно, не скажешь, о курировавших его вышестоящих товарищах. Они опытным глазом узрели крамолу. Игоря взяли на карандаш.

     Но война с ложью – священная война, а на войне, как известно, все средства хороши... И вот в один прекрасный день, вместо очередного «Иди на работу с радостью», на проходной родного завода появилось следующее:

Я знаю, поздно или рано

Придет анархия баранов.

Она родится в дальних странах,

И не покажется нам странной.

1988

     Эта битва была недолгой... Поступил звонок куда надо... Так в жизни Игоря начался новый этап.