Тростниковые люди (Вьетнам)

В автобусах здесь, кажется, ездили только дети и старики. Или туристы вроде Виталия, чья гостиница на отшибе Ньячанга возвышалась среди небольших прибрежных домиков, как одинокий рисовый нэм[1] в окружении мангового салата. Сами вьетнамцы передвигались по городу на скутерах и реже на машинах.

От гостиницы до центра восемь километров. Первые дни Виталий одолевал их пешком, по дороге вдоль моря, которую в первый же день нарёк Морским бульваром. На самом деле, дорога называлась «Phạm Văn Đồng», но Виталий не знал, как всё это прочесть – буквы хоть и знакомые, подарок французской метрополии, но все эти точечки, палочки и закорючки в два этажа, всё это превращало любую надпись в непонятную лохматую гусеницу – уж лучше Морской бульвар.

Автобус нарезал повороты, как вьетнамский повар лапшу – петлял по незнакомым улицам, собирая школьников. Мальчики и девочки, белые рубашки, синие платья, скоро они заполнили весь салон. Автобус отяжелел, точно переевший куканг[2]. Карабкаясь на мост, он тяжело тарахтел и готов был сдохнуть.

Виталий сидел у окна и разглядывал курносые лодочки, которые покрывали отраженное в воде небо залива, будто опавшие листья осеннюю лужу. Нелепые домики рыбаков, живших по берегам залива, стояли на сваях и походили на огромных пауков, зачем-то забравшихся на своих многочисленных тонких ножках в воду и теперь трясущихся и липших друг к другу, лишь бы не завалиться или не промокнуть.

Автобус подъехал к огромному перекрёстку и взял направо. К тому времени, дети и старики исчезли, первые сошли после моста, вторые у вокзала. Виталий этого не заметил, теперь он разглядывал городскую обочину, категорически не приспособленную для пешеходов. Местный тротуар мутировал в неровную парковку для скутеров, с дырявым, бугристым асфальтом, покрытым разноцветными лужами, сизыми пятнами от машинного масла и раздавленным мусором.

Он так засмотрелся, что прозевал нужный ему поворот. Выскочил из салона в трёх километрах от центра, проводил глазами автобус и уставился на гудящую улицу. Эту он окрестил «Большой Армагеддонской». Если бы здесь имелась разметка, то ширина дороги была бы полос восемь, не меньше. Однако скутеры, которые захватили всё полотно целиком, текли по ней в обе стороны широким потоком, как две гигантские муравьиные дорожки, в которых обычные машины казались пищей, ползущей на съедение в муравейник, а огромные автобусы – сердитыми жуками, тяжелыми и неповоротливыми, оглушенными бестолковой мельтешней у себя под ногами. Кроме этого, они так сильно шумели, что Виталий едва расслышал, как кто-то уже кричал ему сзади:

– Такси, плис, такси, сити ченте.

– Ноу, спасибо, – отказался Виталий, оборачиваясь и заглядывая за спину таксиста.

Там, за резными сводами высоких ворот, прячась от дороги будто в глубоком кармане, в окружении пышных вечнозелёных акаций, сияла буддистская пагода. Широкая гранитная лестница, мраморные драконы – размашисто и красиво, «на ты» с ярким золотом и небом, шелестя красными флагами, в хитросплетениях орнаментальных завитушек, она возникла из ниоткуда, как волшебная драгоценность, случайно найденная в таинственном сказочном лесу. И лишь свастика немного портила в глазах Виталия эту великую и непонятную гармонию, царапала его русский созерцательный слух. В храмах свастика была повсюду: красовалась на лбу драконов, зубастой улыбкой встречавших посетителей на перилах, была выбита на огромных пятках лежащего у алтаря Будды, росла цветами на клумбах, и лежала огромная на далёких холмах.

Судя по карте, эта пагода называлась «Hải Đức Сhùa». Виталий перебрал глазами лохматые буковки, глубоко вздохнул и отправился разглядывать достопримечательность. За резными воротами пахло не только ритуальными благовониями, но и аппетитными специями.

* * *

К часу дня духота пропитала весь город, загустев в переулках. Навалился влажный зной, время замедлилось, воздух стал ленивым и неповоротливым, он теперь не спешил пропускать свет, а звуки и запахи разбухали в нём, как рис в кипящей воде. Люди, машины и скутеры взбивали липкую жару движениями своих тел, месили в раскалённой ступе города, а духота в ответ набиралась пылью и густела еще сильней.

Виталий вышел за ворота, обошел разомлевших таксистов, и посмотрел на Большую Армагеддонскую с присущим всякому сытому человеку самодовольным умиротворением. Автобус в центр шел по другой стороне, и там, за жужжащими потоками скутеров, просматривалась нужная ему остановка.

Вчера он видел, как женщина с ребёнком пересекала Морской – она шла, вообще, не смотря по сторонам. Просто шла через дорогу, не обращая внимания на движение, по диагонали, спиной к потоку. Просто шла. Это выглядело странно, и даже опасно, но поток обтекал её, как ручей обтекает камушек. Оказалось, что все вьетнамские пешеходы пересекают дорогу именно так – нагло чешут вперёд.

Виталий подтянул рюкзак, поправил кепку и шагнул в этот муравейник. Второй шаг, третий. Главное не делать резких движений, подумал он, и двинулся на противоположную сторону. Если бы кто-то из друзей видел его в этот момент, то решил бы, наверное, что друга сейчас непременно переедет какой-нибудь скутер или раздавит самосвал. Задача казалась невыполнимой, но перейти улицу удалось всего за минуту, и только один растрёпанный грузовик слегка испугал его тормозным визгом. В остальном – просто. Или повезло. Автобус пришел сразу, и Виталий забрался в него, не думая. Пульс колотился в висках, направление – центр. Но улиц было так много и все они такие похожие... этот номер снова забрался не туда. Виталий вышел, злясь, и чувствуя себя медленным и убогим – жалкой улиткой в бесконечном чужом лабиринте. Автобусы, словно подводные течения, несли проворно, но всякий раз не туда.

– Пройдусь по Абрикосовой, – осматриваясь, произнёс Виталий, – сверну на Виноградную...

Непривычно тихая улица, и пустая.

– Расиа, расиа, саходить посалуста. На сдо-ро-вя.

Виталий обернулся и увидел вьетнамца, улыбавшегося изо всех сил, а за ним какую-то лавку, серый бетонный пол и много-много скутеров.

– Спасибо, – коротко парировал Виталий.

– О-о, – протянул вьетнамец, – сасипа, сасипа, саходить, скута, скута тёшева, тёшева-тёшева.

Виталий напрягся и расшифровал туземное послание: мужичок сдавал скутеры, и видимо дешево.

– Нет, спасибо.

– Ай-ай, сасипа, давай давай, скута, оси тёшева, – мужик улыбался и буквально светился от радости, – расиа оси тёшева. Пыста и оси тёшева. У? Хотел я сама сапирай.

Виталий шагнул прочь.

– Стой, стой, скута, – не унимался мужичок, он достал из кармана бумажку в сто тысяч донгов, обогнал Виталия и принялся размахивать ею перед лицом туриста. – Атин тень, атин тень.

Виталий задумался. Сто тысяч донгов – это рублей триста, примерно, не так уж и дорого за собственные колёса, за один день абсолютной свободы перемещения. Он посмотрел вперёд, на полосу препятствий обочины, и, перевернув в кармане смартфон с картой города, подумал, почему бы и нет?

Мужичок тем временем уже тащил из кармана какие-то другие бумажки:

– Э, э, хотел написа, написа хотел и я сапирай скута савтра, та, та? Давай давай.

– А страховка? – спросил Виталий.

– Э-э, – вьетнамчик расстроено покачал головой, – полисиа давай скута русиа нет, нет, нет саховка. Ты и я, ты теньги, я скута, оси тёшева.

Виталий остановился, потёр переносицу и вспомнил гида, который провозгласил на встрече с тургруппой, что иностранцам запрещено водить скутеры и машины во Вьетнаме, однако многие всё равно берут, потому что полиции лень их вылавливать, и что штрафа за это нет, но могут забрать в участок, и там строго побеседовать. Социализм с человеческим лицом.

– А если меня полиция поймает?

Вьетнамец нахмурился и уставился Виталию в рот.

– Полиция, говорю, поймает, что делать? – он показал пальцем на своё лицо, – я же не вьетнамец, а?

– А? – повторил мужичок, испуганно втянув голову в плечи.

– Вот вот, – Виталий похлопал вьетнамца по плечику, – так что давай, спасибо.

– Мачка, мачка, – опомнился вьетнамец и, шлёпая по асфальту вьетнамками, убежал в свой гараж. Вернулся с целой охапкой разноцветных масок. Такие носили здесь все, кто гонял на скутерах. Обычная матерчатая маска, она цеплялась двумя резинками за уши и, опускаясь чуть не до самой груди, закрывала миниатюрным вьетнамцам всю нижнюю половину лица и даже немножечко шею.

Виталий присмотрелся, внимательно принюхался, выбрал и нацепил самую большую. Поджал проволочку над носом, по вьетнамским меркам просто огромным, повертел головой и спросил:

– Сколько стоит?

– Патарок, патарок, сасипа.

– Ну ладно, раз подарок, давай тогда и скутер, фигли.

– Фигли? – переспросил вьетнамец, насторожившись.

– Скутер давай.

– А! Давай давай! Скута! – он опять повеселел и побежал в гараж, а Виталий пошел за ним – выбирать себе «коня».

Через пять минут он уже сидел на арендованном скутере и таращился в приборную панель. Круглый спидометр и пара лампочек. На голове у туриста блестел лёгкий пластмассовый шлем. Вьетнамчик суетился рядом, выдавая последние инструкции. Разобрать его было сложно, но Виталий понял, что топливный бак сейчас «под завязку», все бумаги «в порядке», возвращать сюда этот скутер не обязательно – хозяин сам заберёт его из Виталиного отеля, ездить нужно всегда в шлеме и маске, тогда полиция не отличит его от вьетнамца... В это, конечно, верилось с трудом, взять хотя бы его длинный русский нос, но напористый оптимизм вьетнамчика обезоруживал. И всё же, Виталию нельзя было ездить слишком поздно, потому что людей на улицах мало и полиции будет проще его заметить. Кроме этого, мужичок очень серьёзно попросил не снимать маску вечером, когда «сонсе сятит». Повторил это раз десять: «маска не симай, апасна апасна». Выяснять, что в этом такого опасного Виталий не стал, надоело, да и ездить по тёмному он не собирался, отвязался от мужичка и «дал газу» на пересечение Большой Армагеддонской и Морского. Там был главный торговый центр, специально для туристов.

Когда-то давно, будто в другой жизни, а на самом деле всего три месяца назад, Виталий уже брал в аренду скутер, это было в Греции. Именно там он и научился управлять этой неустойчивой тарахтелкой. В Греции он был не один, с девушкой. Они отдыхали на острове Милос. На том самом, где в девятнадцатом веке люди нашли мраморную статую Венеры с отколотыми руками, и назвали её Милосской. На острове было полно разных пляжей, и скутер не давал соскучиться на каком-то одном. Желтый, красный, белый – несколько пляжей можно было запросто перебрать всего за один день, а вечером в город, в рестораны... они прозвали скутер «табуреткой»... его девушку звали Мария…

Потом она ушла.

А ему захотелось убежать. В другой город, другой мир, на другую планету. Вьетнам для этого подошел замечательно, здесь он чувствовал себя Нилом Армстронгом, шагающим по Луне, хотя скорее Миклухо-Маклаем, которого новогвинейские пигмеи прозвали «человеком с Луны».

Размах главного торгового центра Ньячанга не впечатлял. По московским меркам – деревенский ларёк. Но другого здесь не было, и Виталий бродил по нему два с половиной часа. Кроме каких-то невиданных свежевыжатых соков, похожих на модельные шляпки женских мотоциклетных шлемов и подозрительно дешевых презервативов, его порадовал еще восковой Майкл Джексон. Искривлённая фигура «короля попа» сидела на блестящей лакированной скамейке рядом с полутораметровым Терминатором, не менее косым и уродливым. Странно, что не в масках.

Выйдя на улицу, Виталий столкнулся с неожиданной проблемой. Парковка, вся она, была плотно заставлена разноцветными скутерами. И, хоть убей, он не мог вспомнить, который из них его. Цвет скутера не запомнился, перед глазами вертелся один пыльный спидометр, а в ушах свистело далёким эхом неразборчивое напутствие вьетнамчика. Он достал ключ зажигания и посмотрел на брелок. С прилепленной к нему бумажки зашипела очередная гусеница. Рукописная, и потому особенно лохматая и злая.

Виталий ругнулся и принялся лазить между скутерами, заглядывая в их спидометры, точно в лица прохожих. Мимо проплыл велосипедист, торгующий воздушными шариками. Легко, наверное, возить шарики. Спидометры были почти одинаковые, и Виталий стал примерять ключ зажигания – если подойдёт, значит «табуретка» его. Это сработало, но ключ подошел к розовому девчачьему скутеру, усыпанному весёлыми искрящимися наклейками. «Принцесса, блин».

Через пару минут странным поведением туриста заинтересовался охранник, болтавшийся около новогодней инсталляции со снегом из аптечной ваты. На дороге, глядя в сторону Виталия, застыл велосипедист, торгующий горячим супом. Оба в масках, глаза хищно блестят.

Наконец, ключ подошел, и Виталий торжественно завёл скутер. Пронесло. Крутанул рукоятку, отпустил тормоз и рванул по Морскому из центра, чем дальше – тем лучше, и раз есть колёса, значит в «Русалку».

* * *

«Русалка» находилась в два раза дальше от центра, чем гостиница – километров десять, или даже пятнадцать. Так назывался недостроенный курортный комплекс невиданных размеров. Огромная территория, заполненная стилизованными под рыбацкие хижины бунгало – остроугольные крыши со слегка изогнутым коньком и выпиравшими из него брёвнами – эти гребешки с торчащими из них костяшками позвонков делали домики похожими на спины огромных, сутуловатых животных. Будто какие-то древние чудища... притаились в пышной тропической зелени и ждут. Здесь гулял ветер, и собиралась непогода. Пальмы шарахались в стороны, зелёное море джунглей шумело и переливалось, и от этого их движения казалось, будто черные грузные твари-бунгало ворочаются и топчутся, переступая с ноги на ногу, а некоторые даже гудят.

От дороги комплекс отделяла высокая стена. Сквозь неё, через специальные круглые отверстия, тянулись к небу высоченные пальмы. Достроить всё это, видимо, не хватило денег, и «Русалка» превратилась в курорт-призрак. Мистический и безлюдный. Джунгли охотно проглотили её, и теперь переваривали: все эти недостроенные домики, административные здания, бассейны, дорожки, пляжи... десять лет запустения.

В пятиметровой стене рядом с заваренными наглухо воротами кто-то проковырял небольшую дыру. Виталий поставил скутер и осмотрелся: перед остатками парадного въезда какие-то вьетнамцы сложили себе хибару. Стены из бамбука, крыша из пальмовых веток. Хорошо, когда глухое место одиноко – предчувствие тайны, чего-то дикого и заброшенного, широкая дорога, заваленная песком и сухими пальмовыми ветками, осыпающийся бетон, разодранный толстыми жилами лиан, беспризорность и запустение чего-то помпезного... изысканная красота декаданса. Страшно, когда среди всего этого бродят странные и молчаливые люди. Они живут в джунглях, а лица прячут за городскими масками. Даже дети.

Виталий задержал взгляд на малыше, стянул с лица свой собственный «намордник» и улыбнулся. Малыш вздрогнул и с ужасом отшатнулся, шлёпнулся на пол и заплакал. К нему подбежала мать, взяла ребенка на руки и с упрёком посмотрела на туриста. Из глубины хижины, сквозь полосатую тень пальмовых веток. Виталию показалось, что её маска как-то странно шевелится.

После этого бродить по заброшенному курорту стало жутковато. Чудилось, что кто-то за тобой наблюдает. То ветка вздрогнет, то бамбук постучит, и каждый раз, вроде и не нет ветра, а тростник шевелится. Дойдя до заброшенного песочного пляжа, он увидел трёх вьетнамцев, сидевших на камнях и возившихся с тростниковыми ветками. Они увидели чужака и замерли, один поднялся, бросил тростник и направился к Виталию. Медленно... босые грязные ноги утопают в песке... и маска… маска…

* * *

Старый скутер не пришлось уговаривать, он взревел и сорвался, как разогретая пружина. Да, Виталий убежал. Смылся. В этих зарослях, в этих джунглях, среди разлагающегося бетона мёртвых конструкций, где в любом закоулке можно запросто уткнуться босоножками в чьи-то истлевшие останки, где лужа воды кажется красной, а щербатые стены пахнут временем. Пылью забвения, в которую ты вот-вот превратишься. В этих лабиринтах никто не найдёт...

Он рванул прочь, вдоль моря, в город, всеми пятью дребезжащими от натуги лошадиными силами. Домой! На сегодня хватит. Стрелка спидометра затряслась у красной отметки, а под ней вспыхнула и заморгала желтая лампочка – бензин. Его остатков хватило на пять километров. Вот так. Может быть, те странные люди осушили его коня, пока хозяин шатался по мёртвой «Русалке», или еще раньше – у торгового центра он взял не свой скутер. Ведь у той «табуретки», что выдал мужичок в шлёпанцах, бензина было «под завязку». Вьетнамчик уделил этому особое внимание, скручивал крышку на баке, и кунал в бензин свой короткий вьетнамский пальчик, розовый и морщинистый, как варёная креветка.

Некоторое время заглохший скутер катился по инерции. Виталий пробовал завестись – глухо. Пришлось толкать. «Я буду до-о-олго гнать велосипед, в глухих луга-а-ах его остановлю, нарву цветов...» Прямо на дороге паслись коровы. «Жаль, что скутер не какая-нибудь коза, которую можно напугать, и она сама побежит в стойло, – размышлял Виталий. – Скутер не коза – у него широкие и прямые рога, как у здоровенного быка из Техаса. И весит он, пожалуй, не меньше».

Пустынная часть Морского бульвара следовала за извилистой береговой линией, вдали от удобной трассы, шедшей на север. Изгибалась, как хвост восточного дракона, уснувшего между морем и безлюдными заросшими кварталами, за которыми начинались зелёные холмы, отлогие сугробы голодных джунглей.

Через полчаса Виталий дотолкал скутер до ночного байкерского клуба, увешанного черепами буйволов и скелетами мотоциклов, и закрытого, наверное, в нетерпеливом ожидании апокалипсиса. Никто по этой дороге не ездил. И заправок, значит, тоже не было. Отсюда до отеля километров восемь. Виталий открыл навигатор и проверил: надо же, заправка прямо по курсу. Спрятал смартфон и налёг на рога «табуретки».

К вечеру ветер усилился, и море разошлось не на шутку. Бешено бросалось на берег псами волн, забрызгивая невысокую набережную пенистой слюной. Пальмы выгибались дугой, как гимнасты, и громко шлёпали кроной, испуганно аплодируя шторму. Небо потемнело и навалилось на город всей своей влажной тяжестью. С моря понесло водорослями и йодом.

Такого «Шелла» он еще не видел – обычная вьетнамская тумбочка на колёсах, с каких уличные велосипедные торгаши обычно продавали еду или сувениры. Фанерное основание выкрашено красным, на фасаде белая ракушка – старый логотип «Шелл». Сверху, на ржавой железной стойке, прозрачная цилиндрическая емкость с бензином, из которой змеится рыжий заляпанный шланг, грубо обрезанный на конце. Венчал бензоколонку жёлтый полиэтиленовый пакет, зачем-то натянутый на цилиндр, как шапочка. Вокруг резвился запах бензина, но хозяина рядом, конечно же, не было.

Пришлось ждать.

Он оставил скутер возле заправки, а сам пошел против ветра. За штормом можно наблюдать бесконечно: как рычащий пёс-море забрасывает набережную волнами, солёная вода глодает бетонную ограду, а на дороге дёргаются разбитые об асфальт крабы, и, пытаясь сорвать хлопающие крылья пальм, отчаянно гудит ветер... Время прошло незаметно. Солнце упало за горизонт, и в город устремилась тьма. Фонари не зажглись. Не решаясь сам дёргать за рычажки и вентили, Виталий прождал до заката.

Тогда, наконец, вьетнамец объявился. В темноте его маска показалась Виталию ржавой и влажной, похожей на глаза. Молча, ведь на заправке и без слов всё понятно, он отдал деньги, повернул ключ, заставил двигатель порычать на стиснутых тормозах, и рванул домой, на прощанье кивнув вьетнамцу.

Заправщик улыбнулся в ответ, но лучше бы Виталий этого не видел.

Конечно, это можно было списать на сумерки, на ветер, на усталость, на излишнюю впечатлительность, на искажение зеркала, и еще бог знает на что еще... списать и забыть, но перед глазами у Виталия повторялось снова и снова, как вьетнамец улыбнулся ему. Маской.

«Вот меня накрыло, может это и не кокос был». Ах да, ожидая заправщика, он выпил кокос, сладкий и большой, купил его у женщины рядом с заправкой, она тоже, кстати, сидела в «наморднике»... Это она, увидев, что турист без маски, жестами попросила надеть.

«Маски, маски, все кругом в этих тряпках, – думал Виталий, – не привык, темно, вот и мерещится. Хотя кто знает, что у них спрятано, с виду может быть симпатичная девушка, а под маской – опа! – гнилые зубы и спелые угри размером с северные горы».

Почти перед самой гостиницей, где уже работало городское освещение, на дороге образовалась гигантская лужа. Набережная в этом месте прохудилась, и море с лёгкостью забрасывало свои солёные волны прямо на проезжую часть. Мерить глубину не хотелось, и Виталий решил объехать препятствие по мелким улочкам. Они соединяли Морской бульвар с «Đường» – широким прямым проспектом, который шел параллельно Морскому на пятьсот метров дальше от берега. Этот проспект был до того живой и популярный, что Виталий сразу же прозвал его «Арнаутской». Магазины, лавчонки, огромный и вонючий до безобразия рынок, тошнотворные харчевни и много-много домиков, узких, высоких и квадратных, похожих на стеллажи из Икеи, где вместо книг и банок на полках живут люди. И вдоль всей дороги – провода, как черная паутина, сбитая в колтуны на столбах. Всклокоченные мотки, толстые бухты, избыточная штриховка неумелого художника.

Из тёмного колодца переулка уже виднелась нарядная гостиница, большая и светлая, до неё хоть пешком. Он свернул к Арнаутской, затем в узкий переулок – а там, как назло, убирают. Весь день вьетнамцы сбрасывали мусор в углубление между проезжей частью и тротуаром, чтобы ночью его могли забрать оттуда уборщики, ночные «люди в синем». Их машина заняла весь проезд, растопырив двери, как крылья, а вокруг неё шустро орудовали вениками и совками мужички в серых масках. Виталий протянул скутер вперёд, стал ждать. Тарахтя на холостых, звенящий двигатель скутера завредничал. Зачихал, задёргался, задрожал, и, в конце концов, заглох. Виталий попробовал завести...

– Да чтоб тебя, – ругнулся он и перекинул ногу через сиденье, – вот так и знал, что подведёт.

Он снял шлем, содрал с лица и швырнул в сторону маску. Легкая матерчатая маска полетела неохотно, будто сама уходила от человека. Задела резинками за сиденье, и, переваливаясь через выступающие железные агрегаты, скатилась на пыльный асфальт.

«Люди в синем» обернулись на Виталия. А он потащил «табуретку» к улице, откуда приехал. Но и там появились мужички в масках, и тоже двинулись навстречу.

Виталий остановился, их было много, поджимали с обеих сторон. Мысли смешались и перепутались – огромный узел, змеиный клубок, но вот они уже близко, толпа людей в одинаковых масках... почему?.. что им надо?.. что они хотят?.. черт!.. это не маски, нижняя губа, и они открыли... эти свои рты... распахнули... все сразу... все!

Тогда у заправщика, он не ошибся, и женщина у «Русалки» тоже была такой, и мужичок в шлёпанцах не зря его предупреждал, и лучше бы он не таскался в эту пагоду, а сразу попал в центр, не надо было ехать на автобусе, и брать скутер, шел бы себе пешком... зубы... до чего тонкие и острые у них зубы...

Они приблизились, обступили, схватили и понесли куда-то, он закричал, они начали кусать его уже по дороге, грызть суставы, пытаясь расчленить, точно муравьи, а он кричал, орал, хрипел, и выл от жуткой боли. Но вдруг в глазах потемнело, красные пятна страха постепенно успокоились, тело стало ватным и лёгким, его затягивало куда-то, а он плыл, качаясь на волнах, и тонул... тонул в багровой тишине, под толстым покрывалом, накрывшим его разум.

* * *

Желтоватый потолок. Белый халат. Далёкого голоса эхо. Кровать. Перед ним шевелится чей-то рот. В ярком растворе звуков сгущаются слова, слух режут.

– Как вы себя чувствуете?

– А?

– Вы меня слышите, вы меня понимаете?

– Да...

– Как вас совут?

– Зовут... – секунда замешательства. – Виталий.

– Самечательно, Виталий, очень хорошо, теперь с вами всё будет хорошо, вы в больнице, у вас страховка, когда вы поправитесь, мы отвесём вас в Россия.

– В Россию?..

– Да, исвините, в Россию. Сейчас вы в больнице города Ньячанг, во Вьетнаме. Вы помните, что с вами происошло?

Только сейчас он разглядел, что перед ним девушка, узкие хитрые глаза, резкие тонкие брови, маленький аккуратный носик, и… угри вокруг губ.

– Ну конечно... – грустно прошептал Виталий, глядя на россыпь фиолетовых прыщей, – так я и думал...

– Что вы помните?

– Нет, ничего... – он облизнул губы, – где я? что случилось?

– М-м-м, – медсестра нахмурилась и поджала губы.

– Кто это был, кто это?.. пришельцы?.. это были пришельцы, верно?.. вы спасли меня, вытащили, – он поднял голову посмотреть на собственное тело, и увидел необычную пустоту под одеялом ниже пояса, и забинтованые обрубки… объедки рук. Как мало от него осталось.

– Нет, – смущенно улыбнулась девушка, – это не пришельцы.

Виталий перевёл взгляд на стены, происходящее показалось ему тяжелым сном, диким альтернативным прошлым, которое всё равно изменится, когда он проснётся. Всё это не с ним, это не его тело, не его голос, не с ним этот нелепый диалог:

– Тогда кто же?

– Тростниковые люди, – тихо ответила медсестра, смущенно опуская глаза.

Виталий посмотрел на неё, ожидая объяснений, но девушка лишь сдвинула брови и добавила еще тише, как будто, немного обижено:

– Вы – пришельцы.

[1] Вьетнамские рулетики (роллы) из рисовой бумаги, традиционное блюдо вьетнамской кухни.

[2] Медленный лори (вид приматов из семейства лориевых) длиной от 26 до 38 см, хвост отсутствует.