Глава 4. Шрамы бесчисленных лет

Саймон безуспешно пытался проникнуть в душу Джеймса, раз за разом касаясь его тела и сшивая свою плоть с его. Его, тем не менее, останавливала Белизна, обжигавшая его душу своими склочными вспышками. Наклонив голову, Саймон оставил это бесплодное занятие, вместо этого осмотрев физическое тело Джеймса. Ранения, полученные во время боя с командой Судьбы, медленно наливались полупрозрачным светом, который подобно желатину заполнял пустоты внутри капитана, не позволяя ему ни умереть от кровопотери, ни восстановиться по-настоящему. Саймон, перестав изображать дыхание, чутко прислушался: ядро Джеймса больше не пульсировало: оно либо потухло, либо его уже не было внутри. Не найдя больше никаких очевидных отклонений, Саймон вздохнул и вышел из каюты.

– [Ты не можешь ему помочь?] – спросила его Судьба раздавшимся по омертвевшим, бесформенным коридорам глухим эхом: у неё больше не было человеческой команды, и можно было не тратить энергию на поддержание привычного и комфортного для них вида.

– [То заражение, что он принёс с собой, отторгает мои попытки, – ответил Саймон таким же нечленораздельным эхом, – У нас ещё осталось запасное ядро, так что если сможем разобраться с этой белой напастью, то сможем и помочь ему – мне кажется, он сможет ужиться с этим ядром.]

Судьба надолго задумалась, наблюдая за капитаном в его каюте и слушая его тихое дыхание.

– [Почему бы просто не убить его? Я воссоздам его из своей плоти, и там уже не будет заражения,] – казалось, пожала плечами Судьба.

– [Ты вообще о чём говоришь?! – воскликнул Саймон, возмущённо оборачиваясь по сторонам, – Ещё одно возрождение – и он станет обезумевшим животным! Ты правда хочешь обречь его на такое?]

– [Но он ведь не поменяется, – как будто пожав плечами, ответила Судьба, – Он будет точно таким же, точно так же дойдёт до конца.]

– [Дай мне попытаться ему помочь, – попросил Саймон, поняв, что не может объяснить полубогу ценность человеческой жизни, – Если у меня ничего не получится, будем думать об эвтаназии. Хорошо?]

– [Хорошо, – ответила после долгой паузы Судьба, – У нас около двух суток времени – после этого у меня уже не хватит сил на то, чтобы его возродить.]

– [Но ведь его репродукция – твоя основная функция. Как у тебя может не хватить на это сил?] – спросил удивлённо Саймон.

Вместо этого Судьба появилась в его представлении и, тяжело посмотрев ему в глаза, только обречённо покачала головой.

– [Я понял тебя. Я постараюсь успеть, – сокрушённо согласился доктор и встал посреди коридора в раздумьях, – У тебя не осталось образцов его плоти?] – спросил он наконец, вспомнив про огороженный сектор трюма.

– [Осталось, – нерешительно ответила Судьба, – Вот только я не знаю, насколько это поможет. Я использовала его всего один раз, чтобы скопировать его код, но с того момента даже не открывала. Хочешь проверить?]

– [Да, если позволишь,] – кивнул в ответ Саймон и приложил руку к стене, позволяя Судьбе растворить его сознание в своём и перенести в нужное место.

Трюм был погружён в кромешную темноту, и доктору Карну приходилось ориентироваться на слабый пульс внутренностей Судьбы. Когда он привык к её тихому сердцебиению, он смог разобрать едва уловимый, призрачный сигнал, исходящий от разрозненной массы в центре помещения. Саймон наощупь пробрался к ней и осторожно помахал перед собой, и его руки наткнулись на окованную деревянную бочку.

– [Он внутри?] – с едва слышной неприязнью спросил Саймон, скользя перчатками по поверхности запечатанной темницы.

– [Да, – отозвалась Судьба, – Всё ещё жив.]

Саймон оторвался от бочки и злобно вперился в пустое пространство, в котором находилось сознание Судьбы.

– [Так почему ты не возродила его? Зачем только создала копию?]

Судьба как будто сжалась, надкусив губу и скрестив руки на груди. Саймон ощущал, как её самовосприятие покачивалось из стороны в сторону, пытаясь сформулировать ответ.

– Он никогда бы не стал таким же эффективным, как его клон, – ответила она наконец вслух, ответив на шокированный взгляд Саймона неколебимым упрямством.

Саймон только смотрел на её душу, не силясь поверить её бесчеловечности.

– Теперь понятно, почему он никогда не выбирает тебя, – пробормотал, оскалившись, Саймон. До того, как Судьба успела что-то ему ответить, он оградил себя от её воздействия и принялся открывать бочку, осторожно разрывая её на части своими алыми щупальцами.

Ещё во время уничтожения бочки Саймону показалось, что что-то с ней было не так, и, наконец высвободив изнутри большой цементный блок, он неприятно засмеялся: тот был весь покрыт алой плотью, которая все две тысячи лет, видимо, смачивала цемент и проталкивалась наружу, чтобы возродиться. Как только плоть коснулась воздуха, она начала медленно стекаться в одну точку, чтобы сформировать что-то большее. Саймон попросил Судьбу не смотреть и, убедившись, что они остались наедине, осторожно снял маску.

– Привет, – мягко сказал он, когда его лицо впервые за долгие годы застыло в определённой форме. Алая плоть адмирала перестала двигаться, и Саймон ощутил, как она обратила своё внимание к нему, – Давно не виделись, правда? – спросил он и, тепло улыбнувшись и сняв перчатки, коснулся ошмётка плоти обычной рукой. Тот, узнав его, радостно обхватил тонкие пальцы Саймона и, как мог, прижался к ним.

– Наша служба почти закончена, – объяснил Саймон уничтоженному телу старого адмирала, которое теперь уже обвивало его руку по локоть, – Когда вернём его, сможем пойти на покой – наша война закончится.

Когда Саймон воплотился в каюте капитана, он, внезапно опомнившись, коснулся своего лица, не обнаружив на нём маски. Замерев на пару секунд, он устало посмеялся и улыбнулся: ему показалось, что можно было уже не прятаться. Пульс Судьбы замер, когда она воплотила глаза на стенах каюты и посмотрела на своего гостя.

– Нет, – прервал её Саймон, когда она только начала что-то спрашивать, – Сначала надо его возродить.

Оставив Судьбу в ошеломлении смотреть на его лицо, Саймон вытянул плоть адмирала в тонкое щупальце и коснулся оцепеневшего капитана. Полуродная ткань какое-то время была пронизана враждебностью Белизны, но в конечном счёте реформировалась и смогла затронуть душу Джеймса. Вздохнув, Саймон растворил свою руку в алом проводнике и погрузился в восприятие адмирала.

***

Ещё до того, как Саймон смог открыть глаза, ему в нос ударил терпкий запах засохшей крови. Доктор огляделся: всё белоснежное пространство было заполнено горами посеревших трупов мужчин и женщин: старых и молодых, деформированных и обычных. Глаза Саймона расширились: время от времени среди трупов были видны даже младенцы. В голове повис невыносимый информационный гул, незнакомый доктору: по своей силе он превосходил даже богов, оставшихся в мире Саймона.

Доктор несколько раз окликнул Джеймса, и побелевшие трупы собрались перед ним в невысокий холм. Вскоре адмирал материализовался в воздухе – вся его одежда, всё его тело были изорваны и порублены, позволяя лоскутам трепыхаться на сильном ветру, но он всё же улыбался другу, стоя на образовавшейся горе трупов. Его меч, оплетённый лозой из чёрной плоти, был погружён в единственное существо, которое не было хоть как-то с ним связано: сгорбившегося старика с ясными зелёными глазами, который, подперевшись на локте, смотрел то на Джеймса, то на Саймона.

– Победили всё-таки, – ухмыльнулся он и, тяжело закашлявшись, тепло посмотрел на Джеймса, – Он бы очень сильно тобой гордился.

– Что ты наделал? – спросил Саймон, в ужасе оглядываясь по сторонам, – Ты вообще никого в живых не оставил?

– Никого, – отчеканил адмирал, – Все те, кто мог исполнить моё предназначение, мертвы.

– Зачем? Зачем ты это сделал?

– Я не могу обречь кого-то другого на эту ношу, – холодно ответил Джеймс, смерив доктора взглядом своих стальных глаз. Тот с беспокойством заметил, что Джеймс никак не отреагировал на его лицо.

– Но ведь без них ты смертен, – проговорил тихо Саймон со слезами на глазах, – Без них ты не сможешь видеть поверх барьеров. Без них ты никогда не сможешь представить себе, что всё могло быть иначе.

– Это правда? – поднял брови Джеймс и, получив от умирающего старика короткий смешок и кивок, пожал плечами: – Значит, такова цена. Я ни о чём не сожалею.

– А Вы кто? – спросил Саймон у старика.

– Порядок – «Всё живое обречено на погибель», – ответил тот просто, обратив смешливые глаза к доктору, – Можно ещё назвать Законом, Вселенским Законом, Правилом – да как захотите, если честно. Сейчас я просто старик, который умирает с чувством выполненного долга, – беззаботно признался он, – Давай, Богоубийца, заканчивай дело и двигайся дальше. Власть тебя ждёт, больше всех ждёт, – твёрдо сказал Порядок.

Джеймс приблизился к старику и, схватив утопленный в груди того меч, молниеносным движением разрубил верхнюю часть его тела и голову пополам, обдав Саймона дождём чёрной крови.

– Возвращаемся? – с улыбкой разорванных губ спросил Джеймс, и Саймон почти пожалел о том, что спас его: в его глазах не оставалось никаких образов или эмоций – только несокрушимая решимость довести всё до конца.

– Да, возвращаемся, – печально выдохнул Саймон и взял Джеймса за локоть, приготовившись воскресить его.

***

Судьба беспомощно ожидала пробуждения хотя бы одного из оставшихся на её борту Древних и, почувствовав знакомый пульс, тут же воплотилась в каюте. К её удивлению, очнулся только Саймон.

– [Он скоро проснётся, всё в порядке,] – отрешённо объяснил он и воплотил в руке розовое ядро Катарины. Судя по тому, как ослабло его сияние, прошло около 40 часов.

Переложив сердце Катарины в руку, захваченную плотью адмирала, доктор поднёс ядро к груди капитана. Древняя, получужая плоть начала было отторгать уже существующие ткани, но вскоре душа Катарины была размещена в сквозной полости в груди капитана. От неё проходили тонкие алые сосуды, позволяющие энергии питать всё остальное тело: близлежащие ткани отторгали её свет, оставляя источник силы Джеймса почти до безумия уязвимым.

Капитан проснулся и тут же поднялся на ноги, уклонившись от объятий Судьбы и обеспокоенных вопросов Саймона. Возмущённый такой грубостью, доктор воплотился прямо в дверях и схватил лицо Джеймса своими человеческими, определёнными, родными руками и притянул его к своему лицу.

– Разве ты не узнаёшь меня, Джеймс? – прошептал он отчаянно, смотря в скрытые за бушующей бесформенной белизной кораллово-синие глаза такими же глазами.

– Я знаю, кто ты, – безразлично ответил адмирал, – Но ты ведь и сам должен знать, что я не узнаю своё лицо. Даже если оно гораздо моложе моего самовосприятия, – с пробирающей до мурашек ровностью в голове, с пугающей бездвижностью ответил Джеймс. Руки Саймона задрожали.

– Так значит, ты знал, – со слезами на глазах обвинил его доктор, – Ты знал ровно с того момента, как взглянул поверх барьеров. И ничего мне не сказал.

Джеймс на секунду закрыл тронутые Белизной глаза и раздражённо вздохнул. Когда он открыл их, они сверкали ещё более морозным и безразличным льдом.

– Зачем нам было об этом говорить? Это всё равно ничего бы не изменило, – пожал он плечами и стряхнул руки Саймона.

– Я перестаю тебя узнавать, – яростно прошептал доктор, когда Джеймс прошёл мимо него, – Всё человеческое, что было в тебе, куда-то исчезло, и ты сейчас не больше, чем машина, выполняющая волю Белизны.

Джеймс обернулся в дверях, чтобы посмотреть на дрожащую от слёз спину Саймона.

– Что в этом плохого? – пожал плечами адмирал, – Иначе быть не могло, Саймон. Со временем ты тоже это поймёшь, – с сочувствием объяснил он, – Со временем ты поймёшь, что, когда ты выполнил свой долг и сделал всё, что считал верным, правильным и достойным, когда это всё воплощается в жизнь и становится реальностью, ты можешь только отказаться от тех мотивов, что когда-то принуждали тебя к действию. Если ты хочешь двигаться вперёд, если не хочешь переживать один и тот же сюжет и одни и те же события бесчисленное количество раз, тебе придётся стать безразличным ко всему, что двигало тобою ранее.

Саймона трясло, и он никак не мог найти никакого ответа на слова Джеймса.

– Я не могу поверить, что стану таким чудовищем, – выдавил из себя Саймон, всё ещё не поворачиваясь к Джеймсу, – Не могу поверить, что мне станет всё равно.

Джеймс вжал плечи и сказал было что-то непомерно важное для него, но передумал и некоторое время промолчал.

– Саймон, тебе пора идти, – объявил наконец Джеймс.

– Почему? – удивлённо спросил доктор Карн, наконец поворачиваясь к капитану. Их обоих трясло, но они изо всех сил пытались не позволить своим голосам дрогнуть.

– Ты рассказал всё моей команде. Ты проник в мою душу. Я поставил тебе всего два условия, и ты нарушил оба, – обвинил Джеймс своего друга дрогнувшим наконец голосом.

– Но ведь я сделал это, чтобы… – начал было оправдываться Саймон, но Джеймс тут же его перебил:

– Не заставляй меня называть настоящую причину, Саймон. Удовольствуйся поводами. Я не хочу, чтобы ты видел то, что произойдёт дальше. Я не хочу, чтобы ты видел, чем я стану и чем буду готов пожертвовать, – почти прорыдал Джеймс, – Пожалуйста, Саймон, уходи, пока не поздно. Уходи, пока это всё ещё имеет для меня значение. Я тебя только об этом прошу, – взмолился адмирал, подходя ближе к своему другу. Тот только смотрел измученным взглядом на своё будущее, синева глаз которого отчаянно и бесплодно сопротивлялась Белизне, пытающейся вымыть её из его души. Синяя радужка постоянно дрожала, время от времени возвращая себе своё настоящее место, но белый свет настойчиво расползался по последнему оплоту настоящей души Джеймса, делая его взор всё более и более спокойным.

– Я уйду, Джеймс, – повесил голову Саймон и протянул руки к своей копии, – Только обещай мне, что дойдёшь до конца.

– Обещаю, – тяжело ответил Джеймс и обнял Саймона. Внутри того всё ещё билось горячее, живое сердце, в сравнении с которым расположенное внутри Джеймса ядро было всего лишь галькой на побережье холодного озера, – Ты ведь помнишь, что мне обещал?

– Я помню, Джеймс, – ответил Саймон и отстранился. За его спиной открылся гигантский разрыв, который должен был переместить его домой, – Прощайте, адмирал Скиан. Находиться рядом с Вами было честью для меня, – едва сдерживая рыдания, попрощался Саймон и протянул Джеймсу руку.

– Я рад, что мы встретились, доктор Карн, – с болью улыбнулся Джеймс в ответ и пожал руку своего друга, – Надеюсь, мы ещё увидимся.

– Я тоже. Прощайте, – прошептал, срываясь, Саймон, и, решительно выпустив руку Джеймса, исчез в сером свечении разрыва.

Через секунду портал в другой мир исчез, и Джеймс, оставшись один, позволил Белизне забрать его глаза, превратив всё его тело и всю его душу в безукоризненный белый свет. Судьба только беспомощно смотрела на происходящее, не пытаясь его остановить и даже не пытаясь напомнить ему о том, что она всё ещё была рядом. Вскоре всё пространство снова исказилось в невыносимом белом шуме, заставившим плоть дирижабля болезненно вибрировать, выдавливая воду из своих собственных клеток и позволяя ей мелкой росой оседать на потолке, стенах и на полу. Джеймс же, казалось, никак не отреагировал на появление следующего божества, вместо этого продолжая уверенно шагать в сторону палубы.

***

Незнакомец, как того и ожидал капитан, действительно появился на палубе. Его лысая голова была покрыта многочисленными ожогами и время от времени касалась недосягаемой для Джеймса обшивки газового баллона. На вид божеству было около тридцати лет, но, оценив его осанку, распределение веса и изголодавшийся, самоуверенный взгляд, адмирал заключил, что незнакомцу бои были куда привычнее, чем ему самому. С увесистого двустороннего боевого топора божества, который всё же казался непропорционально малым по сравнению с хозяином, стекал красный туман, густой дымкой распространяясь по полу. Джеймс заметил, что в нём время от времени виднелись предсмертные гримасы, и чуть пореже оттуда вытягивались призрачные красные руки, тут же растворявшиеся в воздухе.

– Власть, я так полагаю? – спросил адмирал учтиво, воплощая в руке чёрную саблю. Бросив на неё недовольный взгляд, он тут же вобрал её обратно.

– Да, это я. Можешь ещё называть Силой, – плотным, тяжёлым, низким голосом ответило божество, – Богоубийца, верно?

– Скоро им стану, да, – честно ответил Джеймс, пытаясь воссоздать оружие Артура. Власть издал короткий смешок, заставивший дирижабль содрогнуться.

– Это мы ещё посмотрим, – к удивлению адмирала, безо всякого оттенка злобы сказал гигантский воин, – Может, хоть поговорим для начала?

– Зачем? – поднял бровь Джеймс, – Всё ведь понятно. Я иду вперёд, вы пытаетесь меня остановить, я побеждаю. Разве что-то другое имеет значение? – непринуждённо спрашивал он.

– Ты уже отверг свою неопределённость, да? – с жалостью тихо спросил Власть, и его красные глаза засверкали от печали, – Я думал, ты хоть какое-то время будешь это обдумывать после встречи с Порядком. Ну, ладно! – вдруг воскликнул он радостно и, подбросив топор, хлопнул в ладоши, – Зато, если я тебя убью, ты умрёшь навсегда, верно? Значит, не зря мы с ним поменялись местами!

– Да, – улыбнулся Джеймс в ответ, – Побеждаю в любом случае, не думаешь?

– Я бы так не сказал, – серьёзно, вымученно ответил Власть, опять поменявшись в лице и оперевшись на свой топор, – Ты ведь знаешь, что каждый из нас забирает частичку тебя. Что мы пытаемся довести тебя до рубежа между абсолютностью и пустотой. Думаю, мою цену ты заплатишь с лёгкостью, но вот цену следующего – очень вряд ли, – покачал головой Власть.

– Кто следующий? – спросил заинтригованно Джеймс, наконец беря в руки гигантскую катану, которой сражался против него Артур.

– Хаос, Неопределённость, – дрогнувшим голосом ответило божество и в страхе оглянулось, – Из нас четверых самый безумный. Самый… самый близкий к тому, из чего всё началось, – тихо сказал он, как будто опасаясь, что его брат его услышит.

– Почему ты боишься? Разве вы не за одно? – с интересом спросил Джеймс, наблюдая за тем, как стоящий перед ним гигант содрогается при одном только упоминании последнего божества.

Тот только отчаянно покачал головой.

– Мы с ним заодно, но это не значит, что он мне нравится, – сказал наконец Власть, – Я знаю – помню по прошлым твоим версиям – ты считаешь себя чудовищем. Но поверь мне, по сравнению с ним ты всё ещё человек, – измученным взглядом вцепившись в Джеймса, поделилось божество, – Мы с тобою отдавали что-то ради того, чтобы стать богами – но представь себе того, которому изначально было нечего отдавать. Он не чувствует ни вины, ни сожаления о том, что делает. Если твоя уверенность в победе обусловлена тем, что ею определено само твоё существование, то его уверенность обусловлена тем, что –всё! – существование определяется его победой. Будь с ним осторожен, – предупредил адмирала Власть и затих.

Через пару минут божество, как будто опомнившись, сильно ударило себя в лоб полотном топора, пытаясь вытряхнуть из себя страх перед своим братом, и издало пробирающий до самого нутра боевой клич.

– Начнём, Богоубийца?! – громким, жизнерадостным голосом проревел Власть. Джеймс улыбнулся.

– Начнём, Власть, – с удовольствием согласился Джеймс и поднял рукоять меча к своему лицу, подготовившись к обороне.

Власть дрогнул, и, совершив скачок, одновременно утянул адмирала к полу призрачными алыми руками, возникшими из красного тумана у ног. Джеймс, даже не вздрогнув, попытался парировать мощный удар, которым Власть хотел разрубить его, и сконцентрировался на точке касания двух лезвий, чтобы отразить нападение. К его удивлению, топор разрубил сплавленную алую плоть как бумагу, и рубящее движение Власти утопило полотно топора в земле, позволив двум половинам Джеймса упасть на пол.

Тело адмирала растворилось в белом свете и тут же восстановилось вдали за спиной Власти. Джеймс спешил создать новый меч, однако божество одним прыжком сократило расстояние между ними и снова нанесло сильный горизонтальный удар. Где-то сбоку от него раздался хлопок, оглушивший адмирала, однако он всё же почти успел уклониться, оставив на лезвии топора кусок белой плоти. Власть не останавливался и, нанеся удар навершием и пробив насквозь грудь адмирала, положил запястье на рукоять топора и, ухватив древко поближе к полотну, крутанул оружие и рассёк врагу череп. Белизна, формирующая тело Джеймса, ухватила топор и начала растворять его в воздухе, но божество с улыбкой на лице отпустило рукоять и, практически не замахиваясь, нанесло прямой удар, оторвавший голову Джеймса вместе с застрявшим в ней топором. Успев поймать улетающее прочь оружие, Власть резко притянул его к себе, пробурив корпус Джеймса высвободившимся лезвием.

– Не сражайся, как прежде, – гулко прокричал Власть, продолжая рубить тело адмирала, сознательно избегая оголённое ядро, – Не сражайся, как Древний. Ты должен сражаться как бог! – с остервенелой улыбкой и безумными глазами проскандировало божество, ни на секунду не останавливаясь.

Внезапно Белизна очертила пространство стремительным хлыстом, и Власть отскочил, подставив под удар только свою руку, которая тут же по локоть растворилась в небытии. Плоскость разреза была покрыта белой пеленой, которая продолжала стремительно разъедать тело божества.

– Так-то лучше, – с непомерной кровожадной радостью сказал Власть, смотря на то, как Джеймс больше не пытался воссоздать своё человеческое тело, вместо этого представая перед врагом нечётким силуэтом в облаке белого света, – Сильные не прячутся, правда?

Силуэт наклонил голову, как будто разбирая слова, и прищурил белоснежные глаза в добродушной улыбке. Белизна в его руке начала собираться в плотную материю, очерчивая силуэт странного оружия – помеси копья и двойной косы.

– {Ты прав, Власть, – ответил Джеймс по информационному полю, минуя телепатию и речь, – Сильные не прячутся.}

– Позволишь мне умереть, как воину? – искренне попросил Власть, посмотрев в белоснежные глаза Джеймса.

– Конечно, – кивнул тот, – Мы все это заслужили, – с отголоском печали произнёс силуэт адмирала, и Белизна плотным облаком начала красться по полу, уничтожая красный туман Власти.

Джемса окружили тонкие столбы света, пронизывающие пространство и как будто замещающие его его идеальной, объективной версией. Адмирал взмахнул косой, приняв боевую стойку, и осторожно шагнул в сторону противника. Под его ногами, завиваясь в невиданные узоры и переплетаясь между собой, расцвели металлические цветы, к которым приковал свой взгляд Власть. Неожиданно для него, Джеймс снова остановился, окрасив окружающие его цветы в лёгкий оттенок синего.

– Почему ты сражаешься? – спросил своим человеческим голосом Джеймс, чья душа снова начала бороться за своё существование, – За что ты воюешь, Власть?

– Сейчас или вообще? – не выходя из боевой стойки спросило божество, – Хотя, думаю, ответ не изменится. Я сражаюсь, потому что рождён к этому: я не могу представить себя вне битвы, не могу придать себе ценность, если не будет войны, – с горькой улыбкой выдохнул он, – Ты к чему? Начал сомневаться?

– По правде сказать, да, начал сомневаться, – признался Джеймс и, бросив долгий взгляд на своё оружие, отпустил его рукоять, позволив ему утонуть в удивлённой Белизне, – Я так устал бороться, Власть. Устал сражаться с такими же, как я. Устал их убивать, устал их в чём-то обвинять. Устал прятать эту усталость от самого себя, устал доказывать себе, что иного выхода нет, – продолжил он и поднёс к бесформенному лицу очерченную широкой кистью руку, – Я устал противопоставлять себя остальным и всё сильнее и сильнее отчуждать и себя, и их. Я так устал плодить эту проклятую разлуку, – поднял он взгляд коралловых глаз на Власть. Стальные цветы, приобретя свой истинно белоснежный цвет, восторженно разрослись вокруг Джеймса, заполняя даже воздух вокруг двух богов своими невесомыми телами.

– Я так рад, что смог их увидеть, – отвлечённо заметил Власть, с неизмеримой любовью смотря на окружающие их цветы, – И я рад, что ты нашёл иной выход, Богоубийца. Я надеюсь, ты сможешь что-то изменить, – тепло улыбнувшись, призналось божество и опустило оружие, – Сильные не прячутся, верно? Я тоже очень устал от всего этого, если честно.

– Ну так что, пойдём? – жизнерадостно улыбнувшись в ответ, сказал Джеймс, и повисший перед Властью цветок преобразился в белоснежную руку, зовущую его куда-то вперёд, где ему не пришлось бы так отчаянно сражаться за право на своё существование.

– Завоевание без войны, порядок без насилия, – усмехнувшись, взял белоснежную руку Власть, – Звучит не так плохо, как мне когда-то казалось.

Джеймс только снова улыбнулся, и тело и сознание Власти наполнила белоснежная нега, впитывающая все его боли и страхи и медленно поглощающая его сознание.

– Ты ведь спасёшь его, да? – спросил на грани растворения Власть и, не дожидаясь ответа, потерял своё «я».

***

С трудом оправившись и вернув контроль над собственным призрачным телом, Джеймс опёрся спиной о стену и медленно сполз вниз, оставляя на плоти Судьбы призрачный белый след. Она не пыталась его восстановить: она уже не считала этого Джеймса своим, и глубоко в её помещениях уже медленно развивался его последний клон. Ощутив слабое биение чьего-то пульса, адмирал тяжело поднялся, поддерживаемый вездесущими стальными цветами, и медленно, истекая выжигающей алую плоть Белизной, побрёл во внутренние помещения. Судьба пыталась помешать ему, выстраивая перед ним новые стены, однако капитан, не воспринимая препятствий, проходил сквозь них, расщепляясь на частицы света и собираясь заново. Через некоторое время сотни пурпурных щупалец попытались коснуться его тела и отравить его, однако все они погибали при одном только касании к белому мареву, окружавшему Джеймса. Наконец добравшись до помещения центрального инкубатора, адмирал остановился перед своим клоном, стремительно растущим внутри стеклянной капсулы.

– Ты чего, Судьба? – устало спросил капитан, оглядываясь по сторонам, – Не узнаёшь меня?

– [Ты чужак, – прошипела в ответ Судьба, перемещая комнату с инкубатором капитана в другой сектор, – Ты совсем не то существо, которое было со мной все эти годы.]

– Да, я изменился, – спокойно признался он, – Но ведь это всё ещё я. Я всё ещё рядом.

– [В тебе больше этого странного света, чем моей плоти, – всё спорила Древняя, – Чем бы ты ни был, ты точно не являешься моим напарником. Ты убил его, и сейчас я пытаюсь вернуть его обратно.]

– Снова просто избавишься от меня и создашь нового? – печально, бесконфликтно спросил Джеймс, – Как раньше? Будешь убивать меня и создавать нового, как только я скажу или сделаю что-то поперёк твоей воле? Куда делось твоё обещание помочь мне дойти до конца?

– Я обещала это совсем другому человеку! – вскричала Судьба, материализовавшись перед своим капитаном, – И я обещала это человеку, а не какому-то белому силуэту, который даже не помнит своего лица!

– Разве я для тебя всего лишь лицо? – с болезненной улыбкой спросил Джеймс, – Разве я перестал быть собой от того, что потерял своё лицо и тело? Разве я весь свожусь только к тому, что ты видела во мне, к тому, что отчуждало моё физическое и духовное «я» от остального мира? Почему ты принижаешь меня до всего того, что делало меня неизбежно одиноким?

– Я… я… – засомневалась Судьба и отвернула от него свой взгляд.

– Я больше не хочу быть один, Судьба, – мягко проговорил Джеймс, – И я не хочу видеть, как ты раз за разом обрекаешь себя на новую разлуку. Как ты раз за разом отрываешь кусок от своего тела и своей души, чтобы не быть одной и в то же время бессильно наблюдать за тем, как родной тебе человек меняется и неизбежно отторгает тебя. Я устал смотреть на бесконечные чередования разлуки, единения и одиночества. Я хочу прервать этот порочный круг самосоздания и самоуничтожения.

Судьба повернулась к нему и испуганно осмотрела его белоснежный силуэт.

– Ты просто пытаешься распространить Белизну, словно чуму, – в ужасе отчеканила она, медленно, бессознательно отшагивая прочь от Джеймса, – Она просто пытается заразить как можно больше существ своей светлой негой.

– Почему ты считаешь меня болезнью? – спросила вдруг Белизна, придав лицу Джеймса женственные очертания и воплотив на нём свои аквамариновые глаза, – Почему ты думаешь, что те, кто становится моей частью, обречены на что-то плохое? – напрямую спросила она и села на пол, жестом приглашая Судьбу сесть напротив.

– Ты забрала его, – с горечью ответила Судьба, – Ты забрала его у меня. Его тело, его характер, его душу. Сделала его всего лишь марионеткой в своих руках, – подняв на Белизну горящие глаза, сказала она. Та только серьёзно посмотрела на Древнюю в ответ, обдумывая услышанное.

– Ты права, он многое мне отдал, – кивнула она, – Но самое ценное всё ещё принадлежит ему. То самое, что я даже не могла надеяться синтезировать самостоятельно. Почему, по-твоему, он все эти бесчисленные годы гонялся по всему миру за последними выжившими? Почему не сдался и не сбросился? Почему не наплевал на всё и не прошёл через Предел самостоятельно? Почему даже сейчас, когда ты пытаешься его заменить, он пытается тебе что-то доказать, пытается с тобой говорить? – спрашивала Белизна, вперившись своими яркими глазами в Судьбу и всё больше приобретая человеческие черты.

– Это его долг перед своими подчинёнными, – просто ответила Судьба, заставив Белизну с болью вздохнуть.

– Он очень сильно любит вас всех, – покачав головой, сказала Линда, – Это его главная черта, которую не смогла растворить даже ассимиляция со мною. Это то, что его определяло, это то, что его определяет сейчас. Непомерная любовь ко всем вам, любовь, которая не зависит от ваших проступков и от вашего отношения к нему. Не зависит от его остальных чувств, не зависит от того, сколько времени пройдёт и сколько боли вы ему причините. Разве тебе не кажется, что только это держало его всё это время? Безграничная любовь ко всему живому, ко всем, кто его окружал. И теперь, когда он пожертвовал всем собою, когда он отдал всего себя, чтобы суметь ею поделиться, ты пытаешься его заменить и обвиняешь в том, что он уже не то существо, каким был прежде. И даже после этого он всё ещё пытается бороться за твоё счастье, – с грустью улыбнулась Линда и окутала рыдающую Судьбу мягким белоснежным светом.

– Ты отобрала его –у меня–, – измученно отчеканила Судьба.

– Почему ты думаешь, что он тебе когда-то принадлежал? – холодно спросила Белизна, – Ты ведь сама знала, что вы вместе всего лишь на какое-то время. Сейчас это время вышло, и теперь ты не готова отпустить его, не готова позволить ему оставить тебя позади. Но подумай, Судьба, – наклонилась Белизна вперёд к севшей напротив Древней, – Ты ведь знаешь, что разлука неизбежна, правда? Но почему она обязательно должна вести к новому одиночеству? Почему нельзя потерять и себя, и другого в новом единении? Кто сказал вам, что уничтожение границ между душами уничтожает их? – снова допрашивала Белизна Судьбу.

– Я понимаю, о чём ты, – ответила та через некоторое время и, повернувшись к клону Джеймса, со вздохом растворила его в себе и вновь воплотила его, – Он может быть частью меня. Я не буду воспринимать его и его больше не будет, но он всё ещё будет частью меня, верно? – спросила она с грустью в глазах.

– Да, – кивнула Белизна, ничуть не скрывая радость от того, что кто-то наконец-то её понял, – Только так будет со всеми – все часть одного целого, все объединены и счастливы. Всё одно и всё едино, – со счастливыми слезами на глазах объясняла Белизна своей посерьёзневшей подруге.

– Я испытывала всё это две тысячи лет, – сосредоточенно отстукивая слоги пальцем о пол, сказала Судьба и подняла взгляд на Белизну, – Сколько лет это испытывала ты? Раз за разом творила новых существ, расставалась с ними, раз за разом теряла их и принимала их обратно?

– Достаточно, чтобы решить никого больше не отпускать, – с дрожащей, вымученной улыбкой ответила Белизна.

– Поэтому мы всё это делаем? – выдохнула Судьба, окончательно успокоившись. Её сложенные ноги начали заметно дрожать.

– Да. Я не хочу позволить ни одной душе остаться в Пустоте, – кивнула Белизна.

На некоторое время всю комнату заняла тишина: каждая из женщин думала о чём-то своём, и им было комфортно в безмолвной компании друг друга. Наконец, Судьба нарушила тихое перемирие:

– Джеймс всё это время всё слышал, да? – спросила она робко, – От начала и до конца?

– Да, – кивнула Белизна, – Мне вернуть его?

– Да, пожалуйста, – виновато улыбнулась Судьба, – И спасибо большое, что всё объяснила. Мне гораздо спокойнее.

– Я была рада помочь, Судьба, – ответила Белизна и, приблизившись, обняла подругу. Судьба обняла её в ответ и ощутила, как её сознание начали наполнять прекрасные стальные цветы, которые были созданы истинными людьми в далёкой древности. Вскоре ощущение от обнимающего Судьбу человека изменилось – Белизна, как и обещала, вернула ей Джеймса.

– Прости меня, Джеймс, – прижавшись ещё сильнее, заплакала Судьба, – Прости меня за всё.

– Ничего страшного, – похлопал он её по спине, – Я тебя не виню, и даже прощать мне нечего. Я знаю, что это будет тяжело, но попытайся тоже себя не винить. Ты делала то, что считала верным, и я благодарен тебе за это, – мягко проговорил Джеймс.

***

Пронзительный сигнал нового божества заставил мужчину вздрогнуть: казалось, будто частота нового гула была настолько высока, что Судьба никак на него не реагировала, но, приглядевшись к ней, адмирал заметил, как всё её существо, всё её изображение начало дрожать в воздухе. Различные её версии едва заметным наваждением наслаивались на пустые места вокруг них и, сильнее всего проявляясь в её непосредственной близости, медленно превращали её в сплошной брусок алой плоти. Капитан начал получать от своей напарницы разрозненные мольбы о спасении, каждая из которых подавала ему разную информацию об источнике – разный возраст Судьбы, разные тела, разные сознания. Джеймс ощутил, как по его душе пробежали мурашки: ядра разных Судеб тоже начали наслаиваться и, воспринимая остальных как чужаков, начали медленно плавиться в попытках уничтожить друг друга.

Джеймс поспешно воплотился на палубе, где его ожидало следующее божество. Хаос растянулся на костяном троне, сидение которого венчалось рогатым черепом гигантской ящерицы. Он как будто скучал, подперев рукой голову и время от времени исчезая из виду. Вокруг него с нежной медлительностью завивались в узлы и расплетались лёгкие нити, искажающие окружающее пространство, и иногда Хаос подобно дирижёру отдавал им команды отчётливыми движениями рук. Всё это время его глаза светились мальчишеским восторгом, а с губ не сходила мягкая, блаженная улыбка. Заметив Джеймса, он улыбнулся ещё шире, обнажив свои острые белые зубы. Его глаза не имели цвета: посмотрев в размытые глаза капитана, он как будто пытался имитировать их, подбирая разную форму, цвет и размер своим собственным, однако никак не мог определить, как именно предстать перед адмиралом. Наконец Хаос закрыл глаза, поднялся на ноги и расстроенно вздохнул, и его трон с тихим отчаянным криком испарился в воздухе.

Джеймс согнулся пополам от давления: он ощутил, как всю его душу выворотили наизнанку и, раздавив, оторвали от тела. Его как будто стравило, но не воплощённое в физической форме отвращение не смогло покинуть его сознание: шум в голове был невыносим, и даже Белизна не могла защитить его от тяжёлого присутствия старшего божества.

– Я думал, ты будешь сильнее, – беззаботно сказал приближающийся Хаос, всё ещё не открывая глаз.

С трудом встав, Джеймс ощутил на себе хладнокровный, выжидающий взгляд той сущности, чья физическая манифестация стояла перед ним. Его внимание пронизывало реальность и даже в какой-то мере Белизну, напоминая Джеймсу ненасытную Бездну. Адмирал ощущал, чувствовал, знал, что оно было способно одним своим вздохом прервать его существование, изломать его судьбу, уничтожить и выбросить прочь, и поэтому бездействие Хаоса ввергало Джеймса в ещё больший ужас: вероятность погибнуть сейчас, когда цель была так близка, пугала больше самого образа смерти.

– Забавно, правда? – вдруг рассмеялся Хаос, открывая физические глаза и развеивая своё давление, – Ты отторгнул свою внутреннюю неопределённость, и поэтому теперь так сильно боишься моей – будь ты настоящим человеком, в тебе бы была храбрость мне противостоять, – остановившись на расстоянии вытянутой руки и с лёгким презрением опустив взгляд на дрожащие колени адмирала, сказал бог.

– Меня должно хватить, – возвращая себе самообладание, отчеканил Джеймс.

– Конечно, конечно, – отмахнулся Хаос, – Ладно, не буду тебя долго мучить. Ты ведь готов всё отдать, чтобы продвинуться дальше, верно? – спросил он, со скучающим видом возвращаясь на свой вновь появившийся в отдалении трон.

– Да, готов, – уверенно ответил Джеймс, чьи глаза обрели кораллово-синий цвет. Лицо Хаоса искривилось в хищной улыбке, которая, как показалось Джеймсу, почти касалась уголков его глаз, приобретших цвет невозможного родства насыщенного синего и беспросветного чёрного.

– Отдай мне свою судьбу, – потребовал Хаос, выгибаясь в кресле в сторону Джеймса. Он нетерпеливо сгибал и разгибал пальцы своих бесчисленных рук, которые время от времени искажались в пространстве острыми чёрными когтями. С ровных белых зубов, с уголков искривлённого в подобии улыбки рта на пол закапала едкая слюна, заставляющая алую плоть содрогаться от страха. Джеймс похолодел: всё когнитивное пространство вокруг наполнила хищная, обезумевшая смесь страсти, голода и похоти, медленно подходящая к нему всё ближе и ближе. Изломанная марионетка начала медленно приближаться к Джеймсу на четырёх продолговатых конечностях, с хрустом выгибая суставы и время от времени выращивая новые глаза на своём почерневшем теле, взгляд которых тут же бросался к Джеймсу с выражением остервенелого восторга.

– Отдай мне свою судьбу, Богоубийца, – поравнявшись с Джеймсом и посмотрев ему в глаза, вновь потребовал бог, – Отдай мне то, что я так долго ждал, – истомлённо простонал он и, охватив Джеймса своими бесчисленными конечностями, прижался к нему всем своим существом. Адмирал мог только дрожать, ощущая, как божество наслаждается его сущностью, наслаждается их близостью. Изуродованная голова божества прижалась к щеке Джеймса, и Хаос нежно изгибал свою длинную шею, поглаживая оцепеневшую Белизну и покрывая кожу адмирала своим зловонным, терпким дыханием.

– Не разочаруй меня, – любовно прошипел он им на ухо и, поцеловав его, растворился в воздухе без единого следа.

***

– Он нам нужен, – напомнила Белизна согнувшемуся над Бездной Джеймсу. Его трясло, и время от времени его изгибали судороги, но без физического тела он не мог избавиться от переполнившего его отвращения.

Джеймс только прокричал в пустоту что-то нечленораздельное вместо какого-либо ответа и с силой сжал свою голову, утопив удлинившиеся пальцы в бесплотном пространстве. Сделав несколько глубоких вдохов и медленно положив руки на перила палубы, он медленно кивнул.

– Пойдём. Я знаю, что ему нужно от нас. Не поругайся мы с Судьбой – застряли бы сейчас без всякой надежды выбраться, – слабо улыбнулся капитан Белизне и тут же растворился в воздухе, вновь воплотившись напротив своей заточённой в капсулу копии.

Джеймс положил руку на толстое стекло и снова безнадёжно улыбнулся, пытаясь распознать себя самого, открытые глаза которого смотрели на него с другой стороны. Не сумев совладать с щемящей болью внутри, он опёрся лбом о раскалённое стекло, всё ещё искривляя свой рот в изувеченной улыбке. Рядом с ним воплотилась Судьба, до этого неспособная как-либо проявить себя ввиду невыносимой боли, вызванной присутствием её абсолютной противоположности.

– Почему ты всё ещё сомневаешься? – спросила она мягко, положив руку на плечо белоснежного силуэта, – Мы дошли до самого конца. Осталось совсем немного, – подбодрила она адмирала. Тот только повернул к ней своё размытое лицо, помехи на котором отражали ледяную вьюгу отчаяния в его груди.

– Это его судьба – дойти до Предела. Разве ты не понимаешь, что это значит? – тяжело спросил он и снова повернулся к своему клону, – Это всё предначертано не мне.

– Мы уже об этом говорили, – грустно сказала Судьба, – Я проведу тебя до самого конца. Разве ты не помнишь? Именно тебя, – убеждала она его, подходя ближе.

– Я не могу отобрать у тебя то, что ты любишь более всего, – отстранился Джеймс, – Я не могу отобрать его у тебя.

– Я люблю -тебя-, именно тебя, – спорила с ним Судьба, касаясь очертаний его лица рукой, – Прошедшего через всё это. Пережившего все эти мучения. Пусть у тебя больше нет лица, пусть от тебя почти ничего не осталось – я всё равно буду тебя любить, даже если твоё тело, твоё сердце, твоя душа – даже если всё твоё существо исчезнет под безобразным покровом шрамов бесчисленных лет, я всё равно буду продолжать тебя любить, – призналась она Джеймсу и прижалась к его груди.

Адмирал нежно прижал её к себе, поглаживая по спине размытыми в воздухе ладонями. Её слабеющий пульс заставлял белизну его тела резонировать в ответ, будоража его душу и даже давая призрачное ощущение её мягкой, доброй теплоты, которая поддерживала в нём жизнь всё это время. Сердце Джеймса дрогнуло, и его рука замерла. На секунду в нём вспыхнула едкая злоба, обида – как она могла любить то, чего не понимала? Неужели она всё ещё надеялась, что увидит его прежнего, когда всё закончится?

– Я не могу позволить тебе пережить ещё одну разлуку, – нежно прошептал Джеймс, когда волна ярости схлынула, и он снова осознал, как непомерно любит Судьбу, – Я не могу позволить тебе снова потерять меня, – отстранился он от неё, и по её телу – человеческому и настоящему – пошли белые полосы, блаженной негой умиротворяющие боль её существования.

– Джеймс, зачем ты обрекаешь себя на это всё? – нисколько не сопротивляясь, спросила со слезами на глазах Судьба, – Почему ты не готов разделить эту боль с остальными? Почему ты всегда стремишься сделать себя крайним?

– Я хочу прервать всё это. Если есть возможность прекратить всю эту боль, то кто-то ведь должен быть последним, верно? – спросил он, снова безнадёжно улыбнувшись. Его кораллово-синие глаза треснули от боли, заставляя его наблюдать за тем, как умирает самое близкое ему существо.

– Разве поэтому? – спросила вдруг Судьба, находясь на грани растворения, – Или ты просто принимаешь за нас решения, потому что думаешь, что мы не сможем понести ответственность за свои собственные? Перетягиваешь всю боль на себя, потому что думаешь, что мы её не выдержим? – с жалостью улыбнулась Судьба в ответ на ошеломление, которое она научилась чувствовать в нём за две тысячи лет их путешествий.

– [Я сама приняла решение участвовать в этой экспедиции, – из последних сил говорила ему Судьба, – Я знала о неизбежности нашей разлуки. Знала, что каждый день, даже каждая минута, отнятые нами у неё, только множили бы боль от момента её наступления. И даже несмотря на всё это, я решила участвовать, чтобы быть рядом с тобой, – обратила она на Джеймса свой неколебимый, решительный взгляд, – Я приняла это решение сама, и я не сожалею о последствиях, к которым оно привело. Никакая разлука не сможет отнять тех дней, что мы провели с тобою вместе. Тех дней, когда я заживляла тебе раны и давала силы идти дальше, тех дней, когда ты защищал меня от нападений и улыбался мне, скрывая свои тяжелые раны. Никакая разлука не сможет отнять то счастье, что подарили прожитые нами дни, – из последних сил отчеканила Судьба, – Никакая боль, никакая разлука, никакая неизбежность не сможет разубедить меня в том, что я тебя люблю, – с нежной непокорностью, щемящим душу упрямством попрощалась Судьба, исчезая в бескрайней Белизне, – Поэтому не думай, что ты должен нести этот крест в одиночку. Никогда не думай, что ты один и что ты заслуживаешь того, чтобы быть крайним,] – улыбнулась она в последний раз и, протянув растворяющуюся в Белизне руку, почти неосязаемо коснулась его лица.

Не сказав ни слова в повисшую абсолютную тишину, Джеймс поднял трясущуюся руку в сторону своего клона и, даже не повернув к нему своего лица, растворил его в Белизне. Он ощущал себя невесомым: Судьба умерла, и её безжизненное тело теперь стремительно падало в Бездну, а все его убеждения только что были вырваны из его сердца, заставив землю уйти из-под ног.

– Ничего не говори, пожалуйста, – сдавленно попросил он Белизну, когда она воплотилась рядом с ним.

– [Пойдём. Пора всё закончить,] – безмолвно передала Линда.

– Я хочу остаться здесь ещё ненадолго, – ответил Джеймс давно забытой фразой, и Линда только понимающе кивнула, позволив ему рухнуть на пол и закрыть лицо руками. Его неслышные рыдания содрогали призрачное тело, и она, представив себе годы невыносимой муки, пережитые её женихом, только села напротив, изо всех сил борясь с желанием утешить Джеймса – в конце концов, оно возникло не из-за искреннего сочувствия, а из-за желания загладить вину перед другим человеком. Наконец, рыдания адмирала прекратились, и он поднялся на ноги.

– Пойдём? – спросила она, боясь смотреть на его лицо – Линда знала, что от него уже ничего не осталось, и это лишь повышало вероятность того, что она представит на его месте Фаррелла.

Джеймс послушно кивнул, воплотившись на палубе. Окружающее их сумрачное небо стремительно темнело, и Джеймс не мог понять, было это вызвано их молниеносным падением или же смертью Луча. Не придавая никакой значимости ни одному из этих вариантов, адмирал повернулся к сидящему на своём троне богу.

Все следы игривости, радости и нахальства схлынули с лица Хаоса – он только наблюдал за поведением Джеймса, сковав своё тело в тревожном оцепенении. Тут и там начали появляться небольшие белоснежные разрывы – Белизна воссоединилась со своим родным миром и готовилась унести их обоих за собой.

– Как ощущения? – спросил он наконец, – Каково это – истребить весь свой род? Судя по твоему пульсу, особой вины ты не испытываешь, – с усмешкой бросил Хаос.

– Пытаться не винить себя невыносимо, но это единственная возможность отдать им то уважение, которого они достойны, – с простой улыбкой ответил Джеймс.

– Ты истребил сотни себе подобных. Разве ты не чувствуешь хотя бы доли сожаления? – заинтригованно наклонившись к Джеймсу, спросило божество.

– Ты не можешь винить меня в последствиях их решений, – ответил как заведённый Джеймс, смотря прямо в непомерно насыщенные синим чёрные глаза.

– А что насчёт тех, кому не был дан выбор? Что насчёт тех, кто не пробудился? – с болью спросил Хаос, как будто пытаясь найти ответ на те вопросы, который задавал сам себе бесчисленные годы.

– Если они не сумели найти в себе желание или силы вернуться к своей истинной природе, то они всего лишь пыль под ногами великих, – выдохнул Джеймс, – Как я могу уважать их трусливую природу, если они даже и не пытались реализовать себя по-настоящему? Если никогда не стремились принимать свои собственные решения, боясь истинных чувств, боли и вины, которыми мы платим за наше будущее? – повседневно спрашивал Джеймс, пока небо за бортом приобретало всё более и более тёмные оттенки. Хаос улыбнулся в ответ.

– Ты прав. Я рад, что наконец-то встретил человека, который хотя бы отчасти понимает, через что я прошёл. Хотя называть оборотыша человеком – та ещё шутка, – по-дружески стрельнул он в Джеймса и, не заметив в том никакой реакции, разочарованно вздохнул.

– Я знаю, что я такое, – уверенно сказал Джеймс, когда освобождённая от оков Белизна начала растворять его и его собеседника в другой реальности, небольшими белыми полосами покрывая их тела и души.

– И что же? – с искренним любопытством и неуловимой грустью спросил бог.

– Я – герой этого погибшего мира, – решительно отчеканил Джеймс, как будто сбрасывая камень с сердца, – И я только что победил.

– И то правда, – примирительно улыбнулся Хаос, – И что дальше?

– Мы должны идти дальше, – улыбнулся в ответ Джеймс и протянул бесчисленные белоснежные руки Хаосу. Тот улыбнулся ещё шире – в этот раз по-человечески и гораздо теплее.