Облик пятый. Ворон

Грифон, едва засветившись, превратился в ворона. Черный птиц не уделил Деборе даже поворота головы, а принялся расхаживать по рабочему столу мага с таким спокойно-озабоченным видом, как будто был и впрямь чрезвычайно занят. Дебора пожала плечами и решила не мешать.
Что-то в поведении ворона было неуловимо похоже на Мануэля за работой. Когда он был увлечен настолько, к нему обращаться… нет, как раз его можно было спрашивать о чем угодно, отвлекать как угодно – он этого просто не замечал. В лучшем случае, он минут через двадцать поворачивал голову и искренне спрашивал: «Ты что-то сказала?»

Чародейка совершенно не стремилась услышать этот вопрос из клюва ворона.
Она вернулась к изготовлению глазной мази, которую у нее брала добрая четверть города.
Лабораторию заполнила живая, глубокая, счастливая тишина работы. Мануэль считал такие минуты лучшими в их жизни: когда они оба уходили каждый в свое дело, казалось, забывая друг о друге, но на самом деле объединенные крепче, чем влюбленные в момент экстаза.
Правда, в чем заключалась работа ворона, понять было затруднительно. Но Дебора чувствовала: птиц поглощен чем-то важным и это неотложное дело идет у него успешно.

Несколькими днями раньше между Мануэлем и Бенедиктом состоялся разговор. То есть при этом присутствовало еще полдюжины магов, но они не смели и слова произнести.
– Эту дрянь надо выметать, – резко говорил Мануэль. – Поганой метлой!
– Но прежде чем пытаться устранить последствия черной магии, надо найти их источники, разобраться в природе заклятий…
– Да ко всем чертям собачьим, НЕТ!
Мануэль напрочь забыл древнюю истину: крик – не аргумент.
Бенедикт героически держал себя в руках и возражал спокойно:
– Невозможно уничтожить то, природа чего неясна.
– Да можно! Запросто. Когда хозяйка подметает пол, она не интересуется ни физической, ни химической природой мусора. Она просто выметает его за порог.
– Но в мире магии…
– В мире магии всё делается точно так же! Метла нужна подходящая – и только.
Бенедикт огладил седую аккуратно подстриженную бородку:
– Хорошо. Тогда что вы, коллега, называете метлой? В данном случае?
– Ну не говорите, что про «козла отпущения» вы не знаете! Берем, делаем, переносим всю дрянь на него, уничтожаем. И всё.
– Разумеется, нам прекрасно известен этот способ устранения негатива. Но если так поступить с магией, несущей энергии разрушения, то они вырвутся в мир людей, причем…
– Кто говорит, что этого «козла» надо уничтожать в мире людей?!
– Но где же тогда?
– В мир смерти его отнести и там сжечь, – Мануэль пожал плечами, искренне недоумевая, как это почтенный Бенедикт не понимает настолько простых вещей.
Старого мага передернуло:
– Простите, коллега, но…
– Что? Сложно сходить в мир смерти? Так я схожу.

Мануэль настоял на том, чтобы «козла» они слепили именно в виде козла. Глину он подобрал и замесил собственноручно, облик поручил делать Бенедикту и попросил не беспокоить, пока, по его выражению, «козла до упора всем свинством не нашпигуете».
Столь внятно изложенная инструкция не допускала разногласий.
Самому магу предстояло несколько непривычное и оттого вдвойне увлекательное дело: подготовиться к ритуалу, не имея из необходимого – ничего.
В молодости Мануэль спускался в мир смерти многократно. Он любил эту дорогу, проводил не один десяток ночей на Загробном Суде, жадно вслушиваясь в исповеди и приговоры. Он любил бывать там, потому что мир смерти был для него конечной точкой любого отсчета: мерой важного и пустяка, риска и безопасности, справедливого и лживого, силы и слабости. Юности свойственно интересоваться смертью, но Мануэль превратил это любопытство едва ли не в способ своего существования. Его знала каждая собака (у каждого входа в мир смерти), половина загробных служителей вела с ним беседы, и даже сам Владыка отвечал кивком на его поклон.
Когда Мануэлю было около двадцати, он спускался в мир смерти каждую ночь – и обретал от этого такие силы, что о деяниях «той общины магов» рассказывали и поныне.
Тогда ему было достаточно одного волевого усилия, чтобы снизойти в преисподнюю.
Но молодость проходит … Сейчас Мануэль выглядел лет на тридцать, и он один знал, как обманчива его внешность. Теперь, чтобы пройти катабасис, ему нужно было изображение Владыки, книга, описывающая нисхождение, и еще несколько предме… но какая разница, что за «еще», если всё это осталось дома. Книгу, правда, он помнил почти наизусть; во всяком случае, достаточно хорошо.
Изображение Владыки Смерти. Где его взять? Не одалживать же у ближайшего монаха миниатюру с дьяволом и потом долго объяснять, что на самом деле он – никакое не зло, а высшая справедливость, что люди от страха наделяют Владыку своими пороками, которые отражаются в его облике как в зерка…
Зеркало.
Ну конечно.
Это же очевидно.
Любой смертный облик – начиная с собственного! – вот образ Смерти. Если хочешь увидеть Владыку – посмотри на себя.
Итак, изображение есть (зеркало для Мануэля принесли аж венецианское), книга – в памяти. Осталось еще одно: помощник.
При настолько серьезном ритуале магу был необходим кто-то второй. Тот, кто всё время будет оставаться в мире людей. «Держать другой конец веревки», по выражению Мануэля. Звать на это Бенедикта он категорически не хотел, опасаясь, что пожилой волшебник не устоит перед искушением самому хоть краешком глаза взглянуть на Владыку.
Значит, оставался только один вариант. Надежный, как крепостная стена.
Мануэль улыбнулся.
Он ничего не собирался говорить Деборе ни о ритуале, ни ее участии в нем. Зачем пугать-то?

Его тело осталось в комнате, наполненной дымом благовоний. Там его рука крепко сжимала глиняного козлика.
В другой комнате ворон старательно измерял шагами рабочий стол. Рядом была Дебора.
Сам Мануэль шел через черную равнину, слишком спеша, чтобы всматриваться в ее нынешний облик. На веревке он вел козла. Существо идти не хотело, но маг не интересовался его желанием.
Быстро миновав верхние слои (у каждого народа они были свои, один другого красочнее и интереснее; но сейчас не до них), Мануэль достиг границы. Здесь останавливались чародеи из далеких восточных земель – те, кто твердо верил, что человек не в силах приблизиться к Владыке. Дальше вниз отправлялись их духи-помощники, неся жертвы и просьбы. Мануэль с уважением относился к этим магам – пусть они не смели сами дойти до Владыки, зато отваживались бороться с такими тварями, о которых Мануэль и слышать не желал. А эти узкоглазые чародеи их побеждали…
Ниже.
Вокруг было полно волков, змей и прочих добрейших существ. «Добрейших» – безо всякой иронии. Это были помощники тех, кто остался ждать наверху.
Мануэль усмехнулся при мысли о том, как хорошо, что в преисподней нет времени. Иначе очередь на прием у Владыки растянулась бы на годы…
Ниже.
Весы.
Суд.
Здесь.

Мануэль позволил себе начать смотреть. И человеческое время, которое он принес с собой, немедленно вступило в свои права.
Владыка восседал на троне. За те годы, что Мануэль не видел его, Справедливый нисколько не изменился (что неудивительно, поскольку ему было никак не меньше четырехсот веков). Он выглядел как плечистый мужчина средних лет, величавый, спокойный. Кожа его была темно-синей, голову венчали красиво изогнутые рога.
Почти как дьявол на картинках. Только мудрый, добрый и без хвоста.
Судили какого-то жреца с далекого Востока. Судя по наряду, в котором он явился, – верховного. Но служители Справедливого быстро содрали с него корону и прочие атрибуты, и началось: «хоть и надел монашескую одежду, жил мирской жизнью», «лгал, чтобы захватить власть», «присваивал деньги, пожертвованные на храмы», «поощрял невежество, считая, что невеждами проще править», «осквернил мощи прежнего жреца, выставив их для толпы»…
И приговор. Огненное озеро, столько-то веков. И потом еще десятки жизней перевоплощаться в…
Глаза Справедливого были печальны. Вопреки рисункам европейцев, он отнюдь не находил удовольствия в том, чтобы мучить грешников. Мануэлю как-то довелось видеть его восточные изображения, там в руках Владыки было зеркало – в нем отражались все деяния судимого.
Зеркало.
Это же так просто.
Вот истинный облик Владыки.
Каждый видит в нем себя. Свои страхи. Свои преступления. Свои достоинства.
На самом деле нет синетелого мужа. Нет весов. Нет огненного озера, нет воплей грешников. Есть только мое сознание, оно рисует все эти картины…
Но Владыка – есть. И суд есть. И кара, и награда. Но каковы они на самом деле? Как выглядит зеркало, когда не отражает ничего?!
И не правы ли те восточные чародеи, что запретили себе видеть Владыку?
– Здравствуй, Мануэль, - кивнул Справедливый.

Мануэль предпочел возвратиться к реальности. То есть к тому, что представлялось ему реальностью. В общем, трон, весы и всё такое.
– Давно мы тебя не видели, - продолжал Владыка.
– Мне… стало трудно приходить, – отвечал маг с поклоном. – Но когда-нибудь я снова приду, обещаю.
Владыка чуть улыбнулся его незамысловатой шутке:
– Тогда наша встреча будет самой короткой.
– И куда ты меня тогда отправишь? – не смог не поинтересоваться маг.
– А куда бы ты хотел попасть?
Тот замялся.
– Подумай. Есть слово «рай». Слишком короткое и оттого непонятное. Что оно значит для тебя?
– Библиотека… – выдохнул маг. – Библиотека, где собраны все книги всех народов. И не только людей… и не только книги… все знания всех мыслящих существ. И там можно читать, читать, читать… вечно.
У Мануэля закружилась голова от нарисованной им картины.
– Вечно? – осведомился Справедливый. – Ты готов потратить вечность на то, чтобы впитывать знания?
Маг тряхнул головой, отгоняя видения:
– Нет, конечно. Знаниями надо делиться. Я должен буду… подожди. Я потом уйду в следующую жизнь?
– Конечно, – ответствовал Владыка.
– А… в какую?
– О, людское нетерпение! Ты узнал больше, чем любой из смертных. Ты узнал, какой будет твоя следующая жизнь. И теперь ты хочешь узнать о после-следующей!
– Прости…
– Но я отвечу тебе, - улыбнулся Справедливый. – Я не знаю этого.
– Не знаешь?!
– Конечно. Ведь это ты творишь свою судьбу. Твоей сегодняшней жизни далеко до завершения, и даже твоя жизнь в раю еще не определена ясно. А после-следующую предугадать невозможно.
Мануэль поклонился, сдерживая волнение. Этот разговор… это предсказание… больше, чем любой из смертных…
Блеяние козла вернуло его к реальности.
– Владыка, прости, я… я пришел к тебе с просьбой. С другой просьбой.
Маг вдруг испугался, что Справедливый откажет: слишком много он уже дал.
Владыка молча протянул руку. На его пальцах плясал огонь.
«Козлу отпущения» было некуда деваться. Пламя охватило его, и сила разрушения оказалась беспомощной перед могучей обновляющей стихией, что зовется Смертью, и несет в себе семя Жизни, прорастающей всегда и вопреки всем попыткам ее уничтожить.

…рассвет окрашивал алым крыши Равенны. Мануэль очнулся. В его руке был песок, просыпавшийся сквозь пальцы. Совершенно обычный песок, опасный не более , чем любой мусор, который хозяйка выметает не глядя.
… ворон каркнул, подсел на стол к Деборе, повертел головой так и этак, словно благодаря, потом перелетел на свое место – и застыл золотым грифоном.
Позже чародейка не стала спрашивать Мануэля, в чем было дело.
А он не стал рассказывать. Так, очередные магические эксперименты в Равенне. Ничего серьезного.