Глава 10

Я молчу, я даже не смотрю на тебя и чувствую, что в первый раз — ревную. Это — смесь гордости, оскорбленного самолюбия, горечи, мнимого безразличия и глубочайшего возмущения.

Марина Цветаева

Виола затаила дыхание, не в силах произнести ни слова. Ей казалось, словно нет больше никого в гостиной, только они вдвоем. Она ничего не видела кроме синих глаз, глядящих на нее немного насмешливо.

Стряхнув с себя оцепенение, покопалась в памяти, подбирая в ее недрах достойный ответ.

– Formosa facies muta commendatio est,* – сказала уверенно, изогнув губы в усмешке.

– В вашем случае, мисс, красота идет не только от лица, но и из души, – голос его был вкрадчивым, негромким. Но Виоле чудилось, что он раздавался у самого ее уха. Деймон улыбнулся. И в ответ на его улыбку в душе зашевелилось что-то нежное, теплое. Вся ее сущность тянулась к нему навстречу.

– Вы здесь не одни, друзья мои! – насмешливый голос Эндрю разорвал наваждение, рассыпал сотней звенящих осколков. – В компании больше двух человек говорят на языке, понятном для всех. А в гляделки поиграете, когда мы уедем.

Миссис Уайт деликатно кашлянула, бросая на сына недовольный взгляд.

– Лично я не собираюсь никуда уезжать, ­– весь ее вид выражал недовольство и холодное презрение. – Не в моих правилах потворствовать пренебрежению приличиями. Особенно в доме моего крестного сына. Незамужняя девушка не должна жить под одной крышей с одиноким мужчиной. Если рядом нет женщины, способной взять на себя роль дуэньи.

Деймон глубоко вдохнул, пытаясь совладать с раздражением. Он посмотрел на Виолу. Она сидела, держа спину неестественно прямо, тонкие пальцы сжимали ткань платья. Мужчина словно чувствовал волны исходящего от нее напряжения. Разумеется, она не могла не заметить пренебрежение и холодность женской половины семейства Уайт. Ему вдруг захотелось утешить Виолу, обнять и спрятать ото всех. Чтобы никто не смел бросать в ее сторону косые взгляды.

– Это ни к чему, Лидия, – властно произнес, совладав с эмоциями и с трудом отводя взгляд от девушки. – Чести Виолы в моем доме ничего не угрожает.

– Думаю, матушка больше печется о твоей чести, Дей, – хмыкнул Эндрю, небрежно закинув ногу на ногу. По всему было видно, что его забавляет сложившаяся ситуация.

– Эндрю Уайт, я бы попросила тебя оставить свои непотребные мысли при себе! – гневно прищурившись, бросила Лидия. – И впредь воздерживаться от подобных замечаний в присутствии юных девушек.

– Туше, – не переставая улыбаться, Эндрю театральным жестом положил руку на сердце. – Я постараюсь выполнить ваш наказ, матушка.

Не смотря на напряженную атмосферу, Виола с трудом сдержала смешок.

– Милорд прав, миссис Уайт, – обратилась она к женщине. – Вам ни к чему утруждать себя. Ни моей чести, ни чести вашего крестного сына ничего не грозит.

– Я не позволю, – с нажимом произнесла Лидия, переводя строгий взгляд от Виолы к Деймону и обратно, – чтобы перед моим носом так злостно нарушали правила. Тем более я несу ответственность за тебя, Деймон Рэвенел. На смертном одре твоя покойная матушка просила заботиться о тебе, как о моем собственном сыне.

– Как вам будет угодно, тетушка, – на лице виконта не дрогнул ни один мускул. – Можете оставаться. Ради памяти моей матери.

* Красивое лицо еще не о чем не говорит (лат.)

***

Виола металась по комнате, гневно сжимая кулаки. Она и сама не могла сказать, что ее так разозлило. Это дом виконта, и он вправе приглашать сюда кого угодно. Но волна недовольства смывала все доводы разума, стоило только представить, что придется жить под одной крышей с холодной расчетливой стервой и ее дочерью, бросающей в сторону Деймона недвусмысленные взгляды. Последнее отзывалось внутри неприятным, почти болезненным, чувством. Неужели это ревность? Она не имеет права ревновать Сент-Джеймса. Он совершенно чужой для нее человек. В конце концов, их разделяют разные взгляды, разные культуры и… даже разные эпохи!

Но почему в душе появляется темное сосущее ощущение пустоты, стоит лишь вспомнить, как смотрела Мелани на Деймона? Виола резко тряхнула головой, злясь на саму себя. Ей нельзя влюбляться! Только не здесь и только не в него! Скоро она вернется в свое время, в свою размеренную привычную жизнь, и все будет, как прежде. Хотя почему скоро? Если можно попытаться уйти отсюда прямо сейчас? Да, поначалу Виоле было интересно воочию увидеть жизнь людей другой эпохи. Но ничто не стоит той боли разбитого сердца, что останется ей, если она позволит себе полюбить виконта!

Она была уверена, что не сможет ни забыть его, ни впустить в сердце кого-то другого. После Артема Виола решила, что любовь и отношения не для нее. Но, тогда, в оранжерее, когда Деймон поцеловал ее, и она впервые ощутила влечение, ей захотелось броситься с головой в омут неизведанных, но таких притягательных, чувств.

Поэтому нужно бежать, пока не стало слишком поздно! Виола дернулась в сторону зеркала, но тут, останавливая ее, в голове болью вспыхнула мысль, сидящая там несколько последних дней. Она так и не рассказала виконту о грозящей ему опасности! Но чем она может помочь, если даже не знает, откуда ее ждать… И как о таком рассказать? После того дня она пыталась не раз, но так и не смогла облечь мысли в слова. Но она может оставить записку. А верить ей или нет, Деймон решит сам. Большего она сделать не в силах даже, если останется здесь.

В верхнем ящике комода Виола нашла бумагу для письма и несколько графитовых карандашей. Не спеша, словно давая себе время передумать, она выбрала самый острый и твердый. Раздумывая над каждым словом, написала короткое послание, надеясь, что виконт разберется в современном английском письме.

«Милорд!

Мне жаль, что приходится покинуть Ваш дом так поспешно и без объяснения причин, но оставаться здесь я больше не могу. На прощание хочу сообщить, что Вам угрожает опасность. Я не знаю, в чем она заключается, но, если Вы не будете соблюдать осторожность, можете погибнуть в самое ближайшее время. Пожалуйста, берегите себя!

Виола».

Оставив послание на комоде и отгоняя мысли, что поступает, как самая последняя трусиха, девушка решительно подошла к зеркалу и вгляделась в свое отражение.

– Ну, давай же! – выкрикнула, прижимаясь ладонями к холодной стеклянной глади. – Верни меня домой! Я не хочу здесь находиться! Я не справлюсь. Не справлюсь, слышишь?! Пожалуйста, кто бы ты не был, – сдавленно прошептала, чувствуя, как по щекам катятся непрошенные слезы.

– Виола? – голос Берты раздался неожиданно. – С тобой все хорошо?

Виола подняла голову и только сейчас поняла, что сидит на полу, сжимая золоченую раму зеркала с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

– Нет, я не в порядке, – прошептала, но потом выкрикнула громче: – Я ни черта не в порядке!

Грудь сдавило тисками отчаяния. Почему это чертово зеркало не хочет перемещать ее обратно в будущее?! Что от нее хотят? Зачем ее сюда втянули?!

– Так, милая, пойдем, – Берта потянула ее за руку, и Виола послушно встала. Как кукла. Куда ведут, туда и идет.

Горничная усадила ее в кресло у камина, поворошила кочергой угли, яркие языки пламени с шумом взвились ввысь, приковывая к себе внимание, завораживая. Виола не знала, сколько так просидела, поджав по себя ноги и вглядываясь в танцующие лепестки огня, пока Берта снова не отвлекла ее.

– Держи, – служанка протянула ей кружку, от которой исходил горячий ароматный пар. – Травяной настой. Он поможет тебе успокоиться.

Виола с благодарностью приняла кружку, вдыхая аромат трав, и сделала небольшой глоток. Обжигающая жидкость скользнула в горло, оставив на языке приятное послевкусие.

– А теперь рассказывай, – Берта присела в соседнее кресло, – что с тобой случилось?

Виола выдохнула и снова отпила отвар, чувствуя, как по телу разливается тепло и успокоение, а все тревоги словно уходят на задний план.

– Я не могу всего рассказать, – хмыкнула, где-то на грани сознания удивляясь, как легко льются слова. – Это безумная история, я и сама не до конца верю, что она происходит со мной.

Виола не отрывала взгляда от камина, где продолжало плясать красно-оранжевое пламя. Полусгоревшие поленья уютно потрескивали, кружка грела ладони.

Берта рассмеялась. Звонким серебристым смехом.

– Безумные истории – моя страсть! Я и сама могу рассказать их великое множество! И, – она понизила голос и заговорщицки подмигнула, – многие произошли при моем участии.

– Это все очень интересно, – Виола зевнула, чувствуя, как усталость одолевает ее. Все, чего ей хотелось – добраться до постели и прилечь. – Но я не смогу рассказать тебе… – снова широко зевнула, – никому не смогу. Не хочу оказаться в Бедламе или в тюремной камере.

Она уже, казалось, не понимала, что несет. Язык еле ворочался, глаза отчаянно слипались.

– Милая, да ты совсем устала! – укорила Берта, помогая ей подняться и добраться до кровати. Уложила, накрыла одеялом, как маленького ребенка. – Отдыхай, девочка. И пусть сон заберет твои волнения и придаст тебе силы бороться дальше. Тебе понадобится очень много сил.

Последние слова Виола уловила краем ускользающего сознания. Сон накрыл ее почти мгновенно.