Глава 13. Спасение

Глава 13. Спасение

Если грянет гром, тебя не спасу. Если придётся идти за тобой, не пойду. Я не смогу тебя найти. Шарю руками и иду по вибрациям от тысячи звучаний.

Ищу одно. Что-то похоже на стуки кузнеца во время ковки меча. Оно может быть разным. Быстрым, в сто восемьдесят ударов в минуту, медленным, почти в восемьдесят ударов.

Глухие удары красной мышцы, дарованной создателем, чтобы качать кровь, как насос работающий. Видел миллионы таких. В собственных кулаках, когда заживо вырвал из груди глупцов, осмелевших перечить мне. Непроходимые тупицы и слабаки. Оно у них было трусливо-дребезжащим, но твоё трепыхалось как райские птицы в саду, когда от ненависти к красоте зажимаешь их горло. Оно гордо стучало храбрым отзвуком в груди, каким редко бывает у женщины, созданной по жалкой копии творения бога.

Шумная, как всякая женщина, томила непонятными речами, мешая ощущать звуки мира, что не вижу, не слышу. Её волны перебивали мои мысли, обращали к себе, были очень долгими, как речи правителей с планет. Ораторы, говорящие много, но не по делу, а ты говорила просто так, свободно, меняла силу волн, пародируя, наверно, голоса разных говорящих, прекрасно зная, что не могу говорить. Злила.

Сейчас, когда мои руки и ноги освободились от ноши, оставшись в единстве с собой, ищу тебя, поспешно проходя по толстому люду. Недавно что-то барабанило по земле, сносило вибрациями. Воздух электрифицировался. Были молнии. Проходили везде, старались нас задеть, но ты, как всякая упрямая тупица-проводница, потащила меня к холмам, потом погнала в низину и вывела на лёд, где и началась настоящая битва. Дура.

Она скакала по изломанному льду, охраняла меня, чтобы не оступился, сама падая и рассекая тело. Резонировала шум своим голосом.

Мы долго бежали по льдинам, семенили, дабы не попасться в электрический удар, а после, когда показалось, что всё успокоилось, меткая стрела смерти пронзила льдину, на которой держались; девка поехала вниз и ушла под воду.

Стоило ей утонуть, как удары стали прекращаться, вода замедляться, а льдины вырываться и падать. Под ногами разверзся водопад.

Моё тело не ощутило особого удара. Без труда вылез на замёрзшую реку и принялся блуждать, переступая с ноги на ноги, крутясь из стороны в сторону. Даже ветра не было. Всё улеглось. Вибрация стала так незаметна, что представилась возможность прочувствовать дуру, что наверняка нахлебалась ледяной воды.

На что мне её жизнь или смерть? Однако она была единственным существом, что окружал меня, относительно разумным и смелым, чтобы не бояться всего на свете и держать спину ровно.

В прохладе, что являлось для человека смертельным холодом, по льду и воздуху нащупал слабые волны жизни. Как будто кто-то стонал. Хрустел под собой снегом.

Побрёл туда.

Дошёл.

И наткнулся на ледышку в форме женщины. Твёрдая, вся перекорёженная, сердце еле стучало, лёгкие наполнись прозрачными камнями. Ей, должно быть, оставалось немного. Но я её нашёл. Подсунул под себя и принялся греть.

От холода она не могла даже дрожать. Её слабое тело вновь ломалось подо мной – трескалась кора на ветру. Когда сердце окрепло, принялся растирать кровавые ноги и руки, возвращать ей жизнь.

Это место не предназначалось для людей. Они были беспомощны без инструментов и одежды. Эта же была словно голой на морозе, прибывшая из жарких стран. Только чудо позволяло ей дышать, бродить и болтать, как она любила. Почти всё её тело превратилось в лёд. И этот лёд топил долго. Пока нёс подальше от реки, перешёл даже на берег, вытоптал дорогу до низменности, скрыл её остатками одежды. Ждал.

Без её зрения мне не выбраться отсюда.

Будь у меня зрение, я бы уже стёр снег и разбил замыслы создателя, расквитался за содеянное. Желал мстить настолько беспощадно, чтоб даже боги пришли кланяться и упрашивать, дабы отпустил их собрата, лицемерные бессмертные, только и ждущие как стать единственным верховным богом.

Сердце билось. Она дышала. Роняла мокрую соль. Истекала болезнями. Надрывалась от непрекращающегося кашля. Её неуязвимость стремительно таяла с приходом зимы. В этом заключалась ещё одна загадка данного места.

Когда та была без сознания, набравшись силы воли, открыл глаза и замер. Надо мной хорошо поиздевались, лишили всех органов чувств кроме осязания и интуиции, а теперь, по воле создателя, ко мне возвращалось зрение. Едкая злобная усмешка.

Я не мог ничего различить, даже толком цвета, только размытость, но уже что-то. Обрадовался. Вскочил. И снова замер. Тяжёлая рука спутницы ударилась о снег.

Наблюдал, как человек находится при смерти, получал по неизвестным причинам отобранное. Неужели наказание истекало?

Можно было вновь плюнуть, самому отправиться в путь? Жалость к человеку не позволила оставить её в этот час. Тайная связь между нами…

Проклятые и брошенными всеми.

В тьме образ круглого, возможно, белого шара и женщины, чьё тело надрывно пело о всех видах боли.

***

Не удерживай меня. Брось.

Всё тело горит.

Спаси меня. Я забываю, как дышать. Почему все звуки затихают? Почему не слышу грома, падение снега на землю и твоё шумное ровное дыхание? Ответь мне, ангел, ты ведь держишь меня. Ты взял меня за руку и не позволил уйти в иной мир.

Почему? Я же так устала.

Мне так больно.

Я устала чувствовать боль. Мне больно! Мне так больно! Надрываюсь со стоном.

Замерзаю. Дрожу. Плачу. Смотрю на белый диск, что закрывает твоё красивое противоречивое лицо. Почему в нём так много жестокости и холодности? Почему ты зажимаешь губы в ядовитой кривой ухмылке? Недостаточно, что меня поломала вода, а через всё тело прошёл ток? Мне не понять твои мысли.

Учусь дышать вновь.

Больно. Разрывает. Смачно выплёвываю тёмный сгусток на землю. Падаю в снег вновь. Пальцы держат ангела за грудки, тянут к телу, отцепляются, хотят упасть. Зачем, если тебе неприятна я, если торможу, тревожу, зачем тогда хватаешь мои ладони, обхватываешь в свои кулаки и прижимаешь к собственной груди? Что это за снисхождение? Этим меня не исцелить. Сколько ни удерживай, сколько ни смотри на меня закрытыми глазами, никто не сжалится над нами. У меня нет надежды вырваться из этой ловушки, но вот у тебя… есть все шансы. Тебе всего лишь нужно избавиться от жалости ко мне.

Тело бьётся в судорогах. Рвёт кровью. Подгибаются колени. Мечусь в агонии. Хватаюсь за путника и в бреду падаю в пропасть мысли.

Скорее всего, у меня сейчас горячка.

Скорее всего, одной ногой на суде.

Греешь меня. Сносишь метели и бураны, вырываешь из сугробов. Всё крепче сжимаешь. Скрежет твоих пальцев – слышу. Становлюсь горячей, пропускаются удары сердца. Окончательно прилипла к тебе. Ноги уже не держат. А остались они? В постоянных приступах агонии перестаю что-либо видеть, даже твоё лицо, ангел, перестаю ощущать твои ладони, тут же за меня принимается холод. Дрожу. Тянусь к тебе. Вновь и вновь.

Моё спасение.

Продолжение меня.

Моё, что скоро оторвётся.

Лента уже не знала, что объединять. Повисла обрывками на наших руках. Только на второй сон это заметил ангел и связал их вновь. Не отказывался от меня. Терпеливо сносил неудобство.

Смотрела. Улыбалась.

И даже всхлипы не могла расслышать. Оглохла на одно ухо. Надежда, что услышу его голос, терялась в наступающей тишине.

Не будет скоро песен для меня, не будет больше отзываться мой голосок, не услышу шум моря, не услышу треск костра. Хотелось говорить, как можно больше, запомнить всё, но моё горло… Моё горло… так болело.

– Ангел, ты пришёл за мной, – шептала тихо, почти без сил, когда он вновь накрыл меня, спасая от бури. – Спасибо. Скоро мы вместе окажемся в тишине. Я хочу услышать твой голос. Думаю, он такой же прекрасный, как и ты, глубокий, сильный и немного грубый, он свободно простирается до окраин, вгоняет в трепет врагов, влюбляет окружающих и соблазняет женщин, – последние остатки храбрости позволили мне без стеснения прикоснуться пальцами к его губам. Почувствовать дрожь по его телу, внутреннюю скованность. Ему была противна поломанная женщина, а мне хотелось, чтобы его рот открылся, и он заговорил, обольстив синие уши мёдом. Водила по этим губам, улыбалась счастливой улыбкой, усмехалась в собственном безобразии и грелась о его хладнокровность. – Ты – моя последняя нежность к этому миру, не прогоняй меня. Последняя сущность, что вижу перед собой.

Освещённый ликом прекрасной луны мой спутник становился похожим на божество. Его тело, его храбрость и надменность ко многим вещам, страстность к жизни и охране того, что есть в поле ощущений, терпение к врагам и осторожность в деталях. Как воин не кинул товарища в беде. Пришёл на тающий зов. Накрыл собой, спрятав от ужасов тундры собой.

Я видела ореол, исходящий от всего путника, и пускай он не был белым, больше тёмных оттенков, таинственных и готических, символизирующий о его скором возвращении домой. Он точно набирался сил. Теперь нахождение рядом с ним, впечатанной в сильнейшую ауру, приносило дискомфорт и напряжение. Не могла деться от его горячности, но падала ниц от его сияния. Мужчина не понимал, почему моё тело бежит от него, ему приходится ловить меня, а я уже знала, что связанная вновь лента скоро оборвётся.

Наша история заканчивалась. Я не знала, сколько ещё смогу держаться за ангела и не кричать от низвергающей во тьму ауры. Хваталась, жалась, умывала его грудь слезами и молила не отпускать. Вслушивалось в тяжёлое дыхание спутника уцелевшим ухом, привыкала к тишине. Последнее, что дано услышать. Последнее, что дано увидеть. Собирала остатки храбрости и воли в кулаки, до последнего дыхания путь должна продолжить с гордостью и улыбкой, чтобы никто не сомневался в зря прожжённой жизни, и никто после не смел пожалеть меня.

Усилиями старательного ангела тело частично отогрелось: лёд растопился в организме, из меня пошёл пар, а кожа легонько порозовела. Конечно, это был лишь временный эффект, к тому же температура понижалась, да и не мог вечно мужчина сжимать в своих объятиях. С его тяжёлых рук слезать оказалось мучительно тяжко. Тепло спасения уже не так грело.

После вспышек молний этот снежный мир снова поменялся. Если раньше тут были лишь горы да река, то теперь можно было увидеть и верхушки широких деревьев. Тёмно-зелёных под снегом. Мои догадки оказались верны.

Когда смогла стоять на ногах, мы вновь отправились в путь. Держась друг за друга, трепетно, безнадежно, поднялись по холму и с вершины окинули взглядом всё, что могли разглядеть помутневшим взором.