Быстрыми домами, быстрыми прохожими,
Долгими истериками сонные, продрогшие
Намордники безлюдных лиц, в них только из-подкоженно
Льются изумления на синие волосы промокшие…
А не на глаза,
Цвета красного вина,
В которых нету смысла,
Лишь отчаянность бесшумных мыслей.
В которых нет рассветов, есть закаты из бессмыслиц,
Утопленные в сонных снах отчаянных неистин.
Протертые до контура закаты осторожностей,
В которых есть слова об идентичности похожестей.
Мы так банальны, так истёрты кем-то осенью безбожно.
Мы кем-то вечно прокляты, излюблены, исправлены.
Мы кем-то бесконечно, как чернилами, заправлены.
Какие-то никто кому-то сумрачно и незаметно.
Какое-то “приветнукакдела”. Да знать хотя бы, с кем ты.
Зачем винить чужих в беспечных снах и неприклонности.
Зачем ты говоришь “прощай”, когда ты знаешь об исходности
Того, кому ты скажешь кое-что когда-то, где-то.
Да разница какая? Мы просто незаметны
В чужих историях, но повторяем их без правила
Не спрашивая правды, говоря о том, что правильно.
Конечно, хорошо, что хорошо кончается рассказ.
Прости, но я писатель тут. Пошлю я лучше вас в Эльзас…
Вы будете там гнить и холодеть, да нету разницы,
Что там, продрогшие, умрете где-то в марте вы.
Иль тут перечеркнетесь совестью, задушитесь изменами.
Я вас посыплю пудрой. А потом стальными стенами.
Ты так неправильно врала о слове с мягким знаком после.
Ты не меня любила, а его, неважно, просто где-то возле.
Люби ее. Люби его. Забудьте правильность вещей.
Ты не меня любила. А его. Умрите в один день.
Аминь.
Я повторюсь. Да потому что знаю правду.
Умрите в один день, а если можно, — завтра.
