Сегодня в солнечной пыли
Ко мне, овеянному снами,
Амуры резвые сошли.
Они за смерть мой сон сочли
И занялись похоронами.
Под одеялом недвижим,
Я проклял тех, с кем век якшался.
Кому же верить как не им?
О, горе мне!
О, горе мне!
Вот я скончался!
И сразу все пошло вверх дном,
Уж тризну надо мною правят
Моим же собственным вином.
Тот сел на катафалк верхом,
Тот надо мной псалмы гнусавит.
Вот музыканты подошли,
И флейты жалобно гундосят.
Вот поднимают… понесли…
О, горе мне!
О, горе мне!
Меня выносят.
Они несут мой бедный прах,
Смеясь и весело и пылко…
Подушка в блестках, как в слезах,
На ней, как и в моих стихах,
Цветы, и лира, и бутылка!..
Прохожий скажет: «Ей-же-ей —
Ведь все равно уходят силы,
Но этак все же веселей!»
О, горе мне!
О, горе мне!
Я у могилы!
Молитв не слышно, но певец
Мои куплеты распевает,
И тут же тщательный резец
На белом мраморе венец,
Меня достойный, выбивает!
Призванье свыше мне дано,
И эту славу узаконят —
Досадно только лишь одно:
О, горе мне!
О, горе мне!
Меня хоронят!
Но пред концом произошла,
Вообразите, — перепалка:
Ко мне Лизетта подошла
И враз меня оторвала
От моего же катафалка!
О вы, ханжи и цензора,
Кого при жизни я тревожил,
Опять нам встретиться пора!
О, горе мне!
О, горе мне!
Я снова ожил!
