Тринадцатая баллада

О, как все ликовало в первые пять минут

После того как, бывало, на фиг меня пошлют

Или даже дадут по роже (такое бывало тоже),

Почву обыденности разрыв гордым словом «Разрыв».

Правду сказать, я люблю разрывы! Решительный взмах метлы!

Они подтверждают нам, что мы живы, когда мы уже мертвы.

И сколько, братцы, было свободы, когда сквозь вешние воды

Идешь, бывало, ночной Москвой — отвергнутый, но живой!

В первые пять минут не больно, поскольку действует шок.

В первые пять минут так вольно, словно сбросил мешок.

Это потом ты поймешь, что вместо скажем, мешка асбеста

Теперь несешь железобетон; но это потом, потом.

Если честно, то так и с Богом (Господи, ты простишь?).

Просишь, казалось бы, о немногом, а получаешь шиш.

Тогда ты громко хлопаешь дверью и говоришь «Не верю»,

Как режиссер, когда травести рявкает «Отпусти!».

В первые пять минут отлично. Вьюга, и черт бы с ней.

В первые пять минут обычно думаешь: «Так честней.

Сгинули Рим, Вавилон, Эллада. Бессмертья нет и не надо.

Другие молятся палачу — и ладно! Я не хочу».

Потом, конечно, приходит опыт, словно солдат с войны.

Потом прорезывается шепот чувства личной вины.

Потом вспоминаешь, как было славно еще довольно недавно.

А если вспомнится, как давно, — становится все равно,

И ты плюешь на всякую гордость, твердость и трам-пам-пам,

И виноватясь, сутулясь, горбясь, ползешь припадать к стопам,

И по усмешке в обычном стиле видишь: тебя простили,

И в общем, в первые пять минут приятно, чего уж тут.

2004