Про Тыко Вылку

Запрятав хитрую ухмылку,

я расскажу про Тыко Вылку.

Быть может, малость я навру,

но не хочу я с тем считаться,

что стал он темой диссертаций.

Мне это всё не по нутру. Ведь, между прочим, эта тема

имела — чёрт их взял бы! — тело

порядка сотни килограмм.

Песцов и рыбу продавала,

оленей в карты продувала,

унты, бывало, пропивала

и, мажа холст, не придавала

значенья тонким колерам. Все восторгались с жалким писком

им — первым ненцем-живописцем,

а он себя не раздувал,

и безо всяческих загадок

он рисовал закат — закатом

и море — морем рисовал. Был каждый глаз у Тыко Вылки

как будто щёлка у копилки.

Но он копил, как скряга, хмур,

не медь потёртую влияний,

а блики северных сияний,

а блёстки рыбьих одеяний

и переливы нерпьих шкур.

«Когда вы это всё учтёте?» —

искусствоведческие тёти

внушали ищущим юнцам.

«Из вас художников не выйдет.

Вот он — рисует всё как видит…

К нему на выучку бы вам!» Ему начальник раймасштаба,

толстяк, грудастый, словно баба,

который был известный гад,

сказал: «Оплатим всё по форме…

Отобрази меня на фоне

оленеводческих бригад. Ты отрази и поголовье,

и лица, полные здоровья,

и трудовой задор, и пыл,

но чтобы всё в натуре вышло!»

«Начальник, я пишу как вижу…»

И Вылка к делу приступил. Он, в краски вкладывая нежность,

изобразил оленей, ненцев,

и — будь что будет, всё равно! —

как завершенье на картине

с размаху шлёпнул посредине

большое грязное пятно! То был для Вылки очень странный

приём — по сущности, абстрактный, —

а в то же время сочный, страстный,

реалистический мазок.

Смеялись ненцы и олени,

и лишь начальник в изумленье,

сочтя всё это за глумленье,

никак узнать себя не мог. И я восславлю Тыко Вылку!

Пускай он ложку или вилку

держать как надо не умел —

зато он кисть держал как надо,

зато себя держал как надо!

Вот редкость — гордость он имел.