Я видел ручьи —
Тарахтит ручей,
Гремит ключами, как казначей,
Несётся, подпрыгивая и лязгая, —
Не ручей, а сплошная кавказская пляска.
Мой — не такой.
Он не мечет пеной.
Он течёт спокойно,
Я бы даже сказал — степенно.
Он в степенстве подобен папскому нунцию,
Его не заставишь бежать скорей.
Но он выполняет важную функцию —
Лес поит и лесных зверей.
Наверно, только звериные выродки
Не знают дороги к этой вырубке.
Место это вроде клуба лесного,
Так сказать,
Лесного коллектива основа.
Тут и звери-мамы
С детьми малолетними,
И старушки в панамах
С неизменными сплетнями,
Тут ребята из разных классов (и видов)
Хохочут в сторонке, остроту выдав,
Но чтоб не развиться
Взаимной ярости,
Каждый вид резвится
В соответственном ярусе.
На ёлке белки
Играют в считалки,
Журчалки в горелки
Играют в таволге.
А по дну речонки,
Оживлённо судача,
Гуляют ручейники
Без отрыва от дачи.
В заводи тёмной снуют тритоны,
И забот у каждого — по три тонны.
Скажем прямо: икринку выметать —
Это не то что лосёнку вымя дать.
(Я лосиху обидеть отнюдь не жажду,
Но учтите тяжесть тритоньего труда:
Надо склеить конвертом
Травинку каждую
И икринку каждую
Запечатать туда!)
Так проходят здесь дни — в делах и визитах,
И никто часов не считает толком,
И не нужно никаких дополнительных реквизитов
К этим ромашкам
И к этим ёлкам.
Ах, черт! Я тоже люблю вот это —
Прогретое солнцем лесное лето.
Чтоб лечь на припёке
В высокой травище,
А сбоку
Какая-то птаха свищет,
И кроны осин
Дрожат, как подранки,
И скромная синь
На небесном подрамнике,
И бронзой окрашен
Сосновый багет,
И мураш бесстрашно
Ползёт по ноге.
А между тем и темнеть пора,
И темпорариям 1) спать пора —
Уже дрозд поёт и соловей поёт,
А ведь Рана очень рано встаёт!
Сном любой заражён,
Но чтоб не было хворости,
Мы костёр разожжём
На отборнейшем хворосте,
А потом на перине
Из еловых лап
Зададим звериный
Непробудный храп.
Так приятно проснуться
В сверканье и гаме,
И по этому нунцию
Шлёпать ногами,
И знакомиться с теми,
С кем ещё не знаком,
И себя
Безусловно
Не считать чужаком!
1955
