Пятно

Я понимаю гнев и страстность укоризны,

Когда, ленива и тупа,

Заснувшей совестью на скорбный зов отчизны

Не отзывается толпа.
Я понимаю смех, тот горький смех сквозь слезы,

Тот иногда нещадный смех,

Что в юморе стиха иль в желчной шутке прозы

Клеймит порок, смущает грех.
Я понимаю вопль отчаянья и страха,

Когда, под долгой властью тьмы,

Черствеют все сердца и, словно гады праха,

Все пресмыкаются умы.
Но есть душевный строй, который непонятен...

Возник он в наши времена,

И я не нахожу, меж современных пятен,

Позорней этого пятна.
Чем объясняются восторги публициста,

Лишь только весть услышит он,

Что вновь на родине нечестно и нечисто,

Что попирается закон?
Меж тем как наша мысль все никнет понемногу

И погружается во тьму,—

Он в умилении твердит: «И слава Богу!

Ум русским людям ни к чему.
На воле собственной мы немощны и жалки;

Нам сил почина не дано;

А станем нехотя работать из-под палки —

И дело ладится умно».
Встречал я нищего на людном перекрестке.

Чтоб убедить, что он не лжив,

И зная, что сердца людей счастливых жестки,

Он плакал, язвы обнажив.
Но русский публицист ликует, выставляя

Болезни родины своей...

Что ж это? Тупость ли? Политика ли злая,

Плод крепостнических затей?
Недаром, доблестью хвалясь пред нами всуе,

Властям он лестию кадит

И лжет, в пленительных чертах живописуя

Былых времен порочный быт.