Но хоть сия российская таверна
Смотрела неприветно, даже скверно,
А, видно, в ней дышалося легко…
Сюда бежал подьячий необритый,
Пропахнувший сивухой глубоко,
Прожорливый и никогда не сытый…
Сюда являлся господин в усах,
С израненным, великолепным носом,
В весьма широких плисовых штанах,
В архалуке, подбитом мериносом,
Обшитом бранденбурами. Кидал
Сей господин с надменностью нелепой
Взгляд на слугу презрительно-свирепый
И «ну, болван, вчерашнюю!» кричал…
Сюда являлся фокусник голодный,
Родной земли цветущие поля
Покинувший…
…
На срок прощался с матерью-старухой,
С невестою сей тощий сын нужды,
Но погасил российскою сивухой
В груди давно немецкие мечты.
А в старину ему мечтались живо
Объятия хорошенькой жены,
Колпак, халат, душистый кнастер, пиво
И прочие филистерские сны...)
Смиренно век в трактирах доживая,
Он в сертучишке нанковом ходил
И, русский и родной язык ломая,
Трактирную компанию смешил…
Не оскорблялся он названьем цапли
И, если рюмку кто ему давал,
Он, выпив содержимое до капли,
С поклоном содержащее съедал…
1847
