А И
А
Я
(предисловие)
Когда-то — кому-то покажется, что это было очень давно, а кому-то — и не так уж давно, — в одном большом городе жила девочка.
Её звали Анечка.
У неё были замечательные и мама, и папа, и ещё две бабушки: мамина мама и папина мама.
Вся эта большая и дружная семья жила в большой-пребольшой квартире, которая в те времена называлась коммунальной.
Это означало, что в этой же квартире, в других комнатах, жили другие семьи.
И на все эти комнаты был один длинный-предлинный коридор.
Анечка была единственным ребёнком в той квартире.
И её все очень любили, хотя между собой соседи иногда и ссорились.
Анечка тоже всех любила.
Она очень любила и своих маму и папу, и обеих бабушек!
И соседей она тоже любила и всегда первая вежливо со всеми здоровалась.
В одной из комнат этой большой квартиры жили муж и жена.
Их звали Иван Павлович и Акулина Андреевна.
Жили они ладно и дружно: как говорится — в любви и согласии.
Они были уже пожилые, их дети давно выросли и жили отдельно от родителей совсем в других местах.
У Анечки было две бабушки, а вот дедушек — не было ни одного.
Анечка очень хотела иметь хотя бы одного дедушку!
И она выбрала себе в дедушки Ивана Павловича.
Однажды она пришла к нему в гости и так вот и сказала, что просит дядю Ваню стать ей дедушкой.
И он, не раздумывая долго, — согласился!
Вот тогда-то и началась чудесная дружба между самой младшей жительницей квартиры и самым старшим её жителем.
Анечка, хоть и была ещё маленькая, но, конечно же, понимала, что дедушка Ваня — не по-настоящему ей дедушка.
Но от этого он был ещё более замечательным дедушкой!
Потому — что настоящие дедушки должны не только хвалить, но и строго воспитывать своих внучат, как это делают и настоящие бабушки.
А дедушка Ваня был как бы немножко «волшебным»: он никогда не сердился на Анечку, но играл и беседовал с ней как лучший друг, то есть, всегда «на равных».
А ещё он рассказывал ей сказки, были и небылицы и разрешал делать всё, что она ни попросит.
Но, надо отметить, что она никогда не просила ничего плохого — потому, что была доброй и разумной девочкой.
… Обычно Анечка спрашивала разрешения у бабушек или у родителей и, если ей позволяли, — то шла к дедушке Ване в гости.
Она аккуратно стучала в дверь и говорила:
— Можно?
— Кто там? — спрашивал дедушка Ваня.
— Это я…
— Тогда заходи! — приветствовал Анечку дедушка Ваня.
И Анечка радостно заходила!
Потом она обычно показывала «выступление».
Например, танцевала или читала выученный стишок.
Акулина Андреевна и дедушка Ваня ей аплодировали и всегда хвалили.
А потом Акулина Андреевна предлагала Анечке попробовать угощение: пирожки с грибами, стряпать которые она была великая мастерица, или чай с вареньем.
Затем она тихонько садилась на стул с рукодельем или уходила на кухню готовить еду — и в разговоры дедушки Вани с Анечкой никогда не вмешивалась, если её специально об этом не просили.
Дедушка Ваня тоже пил чай, и Анечка просила его рассказать что-нибудь интересное.
Дедушка Ваня обычно начинал свою историю вопросом:
— Ну, что тебе сегодня рассказать: сказку или быль?
— А ты расскажи так, чтобы немножко — были, а немножко — сказки! — просила его Анечка.
И дедушка Ваня начинал рассказывать.
… Эта удивительная дружба началась тогда, когда Аня была ещё совсем маленькой девочкой.
Она росла, подрастали — и чуть-чуть менялись также и сказки.
А О
Е,
Е И
М
Е
Дедушка Ваня спросил:
— Хочешь,
Анечка, я расскажу тебе сказку о рыбаке и рыбке?
— Нет, — сказала Анечка, — я эту сказку хорошо знаю, её Пушкин написал!
— А я тебе совсем новую историю расскажу, которая произошла со мной самим, когда я на свою последнюю рыбалку пошёл.
— Тогда рассказывай! — сказала Анечка и устроилась поудобнее.
— Так вот, — начал дедушка Ваня:
Каждое лето провожу я со своей Акулиной не на берегу синего моря, а на берегу озера — большого-пребольшого!
Домик у нас там есть маленький.
И надо отметить, что живём мы с Акулиной вместе уже все тридцать лет и три года и ни разу меж собой не ссорились.
Всё у нас — по любви и по согласию!
Однажды встал я рано, до рассвета ещё.
Собрал снасти свои рыболовные — и на рыбалку пошёл.
Вышел из дома — красота вокруг!
От озера туман поднимается!
Дорожка к озеру под гору спускается — ноги словно сами собой идут!
Радостно на душе!
А тут и солнышко восходить начало!
Всё вокруг лучиками осветило, обогревать и украшать природу стало!
Каждая росинка в свете солнышка сиять начала: как бриллиант или даже ещё лучше!
А туман делал всё вокруг — словно волшебным!
Подошёл я к берегу, лодка у меня стоит, цепочкой прицепленная, ждёт меня.
Отомкнул я замок, вёсла в уключины вставил, отчалил…
Озеро у нас — большое-пребольшое!
Как ко мне в гости приедешь — сама увидишь!
Ветерка даже малейшего нет!
Туман — как парок сейчас над моей чашкой с чаем — так и от поверхности озера туманчик лёгонький поднимался.
Гладь озёрная — словно зеркало огромное-преогромное!
И облачка, солнышком восходящим освещённые, в воде отражаются.
А дно сквозь воду прозрачную — на глубину большую видно.
Плыву тихонько, любуюсь!
Там, под лодкой, песочек и камушки видны на дне.
Как водоросли растут — рассмотреть можно.
Рыбки мелкие стайками проплывают, серебристыми чешуйками сверкают.
Тут уже и птички просыпаться стали.
Над водой ласточки летают низко-низко, мошек для деток своих ловят.
И чайки — тоже не высок; парят и рядом с лодкой моей пристраиваются.
Вот, закинул я удочку.
Сижу и жду: кто на мой крючок сегодня попадётся.
Да не клюёт ни одна рыбка…
А я — и не огорчаюсь: ведь так благостно вокруг!
Сидел я так, сидел — и задремал…
… Вижу: поплавок вдруг запрыгал и утонул, леска натянулась!
Видно, рыбина огромная на крючок попалась — и потянула даже лодку за собой!
Я двумя руками за удочку ухватился…
Вот так мы и тянем: я — рыбину на воздух, она меня — под воду!
Кто кого!
И случилось так, что рыбина эта меня так сильно дёрнула, что я равновесие потерял, под воду попал и ко дну пошёл, потому что одежда на мне была тяжёлая: плащ брезентовый и сапоги резиновые высокие.
Ну вот, думаю, конец мне и пришёл: утону сейчас!
Прежде — я всех рыб был сильнее и всех их из царства их подводного вытаскивал на воздух, где они дышать не могли и умирали.
Стало быть, теперь мой черёд настал под водой погибнуть, где я дышать не могу…
Но вот тут-то — чудеса и начались!
Очутилась прямо перед моим лицом та рыбина, которую я на крючок поймал.
Только теперь наоборот вышло: это она меня поймала и на дно затянула!
Это был сом огромный-преогромный!
Я таких большущих никогда не видел!
Смотрим мы с ним друг на друга.
У меня глаза широко открыты от удивления — и у него глаза широко открыты!
У меня усы — и у него усы!
Только у него в губе — мой крючок торчит.
А рук у него нет, чтобы тот крючок вынуть.
И кровь у него течёт.
И больно ему.
И говорит сом мне тогда:
— Вынь крючок: ведь больно мне!
… А как он говорит, я не слышу, а что говорит — то понимаю чудесным образом…
… Я тут — крючок вынул аккуратно.
Жду, что дальше будет.
А сом мне и говорит:
— Хотел я погубить тебя, за то зло, что ты моему рыбьему царству причинял!
Но вижу, что есть в тебе ещё доброта!
Потому-то — ты пока жив.
Так и быть, отпущу тебя теперь, если пообещаешь никогда больше не губить рыб — ни больших, ни малых!
Тут я ему пообещал, потому что очень проникся я тем, как рыбкам больно от крючков рыболовных и как им раньше срока, природой отпущенного, умирать не хочется.
А ты ведь знаешь,
Анечка: если я что пообещал — то всегда в точности исполняю!
Слову своему я верен!
И ни за что его не нарушу!
Видно, сом тоже про мою верность слову прознал, потому как мы с ним мысли друг друга словно слышали — и так друг другу мыслями и отвечали.
И говорит он мне:
— По закону нашему рыбьему, за решение твоё доброе — исполнятся три твоих желания.
Какое подумаешь желание — так тому и быть!
Ну, с первым желанием понятно: если не хочешь в подводном царстве остаться навеки, то должен ты пожелать очутиться в лодке своей или на берегу.
А ещё два других волшебных желания — за тобой останутся.
Не потрать их попусту!
Тут я поблагодарил сома и представил, что я уже в своей лодке очутился, будто бы ничего и не произошло.
Сильно-сильно я это представил!
И точно: очнулся я в лодке своей, будто б ничего того и не было.
* * *
— Ты, наверное, заснул — и сон тебе привиделся такой! — говорит Анечка.
А дедушка Ваня отвечает:
— Точно так и я подумал: заснул, видно, — вот и привиделся сон чудной.
Только вот, удочки-то — нигде нет!
— Так ты её обронил во сне!
— Я и так тоже думал!
Стал искать: не застряла ли где она в зарослях тростника — да так и не нашёл.
— А одежда на тебе мокрая была или сухая? — спросила Анечка.
— Одежда — сухая оказалась.
Но ведь я себя в лодке — в сухой одежде представил.
А то ведь — в мокрой одежде несподручно и холодно!
Вот и выходит, стало быть, что первое чудо исполнилось.
Ну, я тоже сам-то не очень-то в то чудо поверил: что на дне был, с сомом разговаривал…
Взял вёсла, к берегу гребу.
Причалил, а сам думаю:
Как же мне к моей Акулине с пустыми руками возвращаться?
Из чего она суп сварит?»
И подумалось мне, что набрать бы мне теперь грибов белых, да таких, чтоб и красивые на диво, и крепкие, и большие, и вкусные, и чтоб — не меньше десяти штук!
Не успел такое подумать, как смотрю — в кустах прибрежных, вроде бы, гриб белый стоит.
Подошёл поближе — точно!
Как есть — красавец-раскрасавец — большой и крепкий!
Прошёл ещё два шага — ещё гриб!
Так они цепочкой вдоль берега и росли: все десять, один другого больше!
Поискал ещё — больше нет.
Скажешь — не чудо?
Но таких больших и красивых грибов я никогда ещё не находил!
Пошёл домой довольный: и суп знатный получится, и нажарить останется!
Порадуется моя Акулина!
Иду, размышляю: совпадение это было — или чудо?
Стал дальше думать:
А как, если и в самом деле — чудо?
Что тогда третьим желанием загадать?»
Пришёл домой.
Акулине моей про всё рассказал.
… Поели мы суп грибной и стали рассуждать: что бы нам такое ещё загадать?
Думали-думали, а придумать не можем.
Всё у нас с ней есть, вроде бы.
И домик недалеко от озера, и грядочки рядом огородные.
Домик, правда, маленький: одна комнатка, в которой только-только кровать наша, стол, два стула и печурка умещаются.
Но зато и хлопот с нашим домиком мало!
Вот и не можем мы с ней придумать: чего бы такого пожелать?
Что есть — то и хорошо, а чего нет — того и не надобно!
А тут к нам мальчик соседский Петя зашёл.
Акулина давай его супом грибным угощать!
Жалела она Петю и всегда накормить старалась.
Потому, что мальчик этот — словно сирота рос, хоть и при живых родителях.
И болел он сильно, и я с ним не один раз в город ездил к докторам.
Да только они говорили, что ему нужно операцию за большие деньги делать.
А у родителей его — на еду-то денег не всегда хватало, потому что они деньги все на водку тратили.
И у нас с Акулиной — только пенсии наши маленькие.
Хоть всю оставшуюся жизнь откладывай — не собрать и малой части тех денег, которые на такую операцию просят.
Ну вот, как Петя ушёл, мы с Акулиной сговорились, что третье желание мы мальчику этому отдадим: чтобы он поправился!
И пожелали мы этого — изо всей силы!
— И что — получилось? — спросила Анечка.
— Получилось!
Поехал я с ним в другой раз к врачу.
А врач говорит: лучше стали анализы, не надо операцию делать!
Надо только продолжать закалять и укреплять организм — и тогда болезнь полностью пройдёт!
… А я как раз Петю в то время закаляться учил: каждое утро помогал ему водой холодной из ведра обливаться.
Вот!
Так что — не обманул меня сом!
И я его тоже не обманул: с той поры рыбок не ловлю и не ем!
И тех рыбок, которых другие люди поймали, — тоже не покупаю.
Потому что, если покупать — то тогда получается, что для меня тех рыбок изловили и погубили!
А ещё грибы мне с той поры всегда чудесным образом попадаются.
Даже когда все из лесу с пустыми корзинками возвращаются, у меня — полная!
— Хорошая у тебя история получилась, дедушка!
А я вот — сказку про цветик-семицветик знаю.
Там девочка только последнее желание правильное загадала.
А ты — все три желания хорошие загадал!
— А ты бы — что загадала,
Анечка?
— Я подумаю — и тебе в другой раз скажу.
А О
М,
У
А
А
Анечка очень любила играть с дедушкой Ваней в прятки.
Но игра у них была особенная, не такая, как когда Анечка с другими ребятами в прятки играла.
Комната у дедушки Вани была маленькая, прятаться в ней по-настоящему было негде.
Была там кровать большая, шкаф, стол, два стула и диван с удивительным названием — атаманка.
Вот на этой-то атаманке Анечка и пряталась.
Закрывала глаза ладошками, ложилась лицом вниз и лежала — тихо-тихо!
А дедушка Ваня считал до пяти и начинал искать.
Трогал он платье Анечки, и говорил:
— Что это?
Наверное, моя Акулина здесь свои вещи побросала…
Потом долго обходил комнату, как бы проверяя, где же тут могла спрятаться Анечка?
И т;к у дедушки Вани это получалось интересно!
Он вслух рассказывал подробно, что и в шкафу Анечку не нашёл, и под столом не нашёл… А Анечка изо всех сил старалась не засмеяться раньше времени.
И даже дышала тихо-тихо…
Потом дедушка Ваня говорил:
— Сдаюсь!
Тут Анечка, вся сияя от счастья, вскакивала на атаманке:
— Вот она — я!
… Анечка ведь и в самом деле ощущала себя невидимой — и это было очень весело и волшебно!
Словно возникало у неё умение исчезать из обычного, видимого всеми людьми мира и становиться прозрачной, как воздух, — а потом опять появляться.
… Однажды, когда Анечка немного повзрослела, после такой игры в прятки она сказала:
— Вот бы здорово было — и на самом деле так уметь: исчезать — и появляться, когда захочешь!
— А для чего тебе так уметь делать,
Анечка? — спросил её дедушка Ваня.
… И стали они обсуждать: для чего может пригодиться человеку быть невидимым?
Ну, ведь не только же для того, чтобы с ребятами в прятки играть и всегда выигрывать!
Всегда выигрывать — это даже скучно будет!
И получилось, что и не очень-то нужно человеку уметь быть невидимкой в современном мире.
Анечка даже огорчилась…
И тогда дедушка Ваня спросил:
— А хочешь, я тебе расскажу сказку про шапку-невидимку?
— Очень хочу! — в восторге воскликнула Анечка и устроилась поудобнее на атаманке.
— Ну, тогда — слушай! — улыбаясь в седые усы, сказал дедушка Ваня.
… И он начал рассказывать:
— Жила была шапка-невидимка.
Долго-долго она жила, многим героям помогла она битвы с драконами выигрывать, царевен из плена у злых колдунов освобождать, всякие другие подвиги совершать.
Да только поменялись времена.
Поисчезли богатыри и герои…
Оказалась шапка-невидимка в музее быта старинного, лежит себе на витрине под стеклом — и её все «экспонатом» называют, удивляются: какая вышивка золотой нитью красивая, какие узоры затейливые!
А что она волшебная — уже никто и не знает!
Скучно так шапке-невидимке жить!
Не жизнь это вовсе: без дела валяться на боку!
Лежит она и думает: как бы ей жизнь свою такую однообразную поменять?
А надо сказать, что, так как шапка была не обычная, а волшебная, — то умела она думать, как человек.
Да-да!
Столько лет она на разных мудрых головах жила — что научилась уму-разуму!
А тут случилось, что пришли в музей воры.
Украли они всякие вещи старинные золотые, а заодно и шапку прихватили: может быть, её тоже за большие деньги продать получится, старина всё-таки, узоры золотой нитью вышиты!
И один вор, возьми и надень шапку на голову, потому что краденного так много было, что в руках не удержать.
Поглядел он на себя в зеркало — а его там нет…
Смекнул он тогда, какая ему удача выпала: это ведь как удобно воровать, когда тебя никто не видит!
Начал он ловкие грабежи один за другим совершать.
Да только шапке — то противно было!
Раньше я героям и богатырям помогала… А теперь — до чего докатилась: у вора в услужении оказалась!
Уж лучше бы в витрине словно в гробу стеклянном лежать, чем такой позор!» — думала она.
От мыслей того вора, на голове которого ей приходилось бывать теперь каждую ночь, — ей тошно делалось!
И один раз, когда он воровал в большом магазине, постаралась шапка-невидимка: зацепилась она за полку — и на пол упала.
А вор этого не заметил — и продолжает своё греховное дело, словно он — невидимый.
Но всем теперь его поступки видны стали!
Тут вора и поймали!
А шапку-невидимку вместе с ним арестовали.
Да только не знали о её свойствах волшебных…
… Лежит шапка-невидимка на столе у сыщика в кабинете — как вещественное доказательство…
А тут — осень.
В кабинете — холодно.
И от окна дует…
Надел сыщик шапку на голову — и в тот же миг исчез.
Сыщик этот был не глупый.
Он быстро понял, какая польза от невидимости будет в его работе.
Стал он преступников теперь очень ловко ловить.
Поначалу шапка-невидимка порадовалась перемене в участи своей:
Всё же — дело доброе совершать помогаю!
Хоть мой новый хозяин и не богатырь, но дело полезное делает!»
… Но потом так ей наскучило за жуликами подсматривать, что она решила как-нибудь поменять работу свою.
Однажды оказалась она в больнице, когда сыщик пришёл там свидетеля опрашивать.
В больнице ему халат белый дали, а шапку и другую верхнюю одежду велели в гардеробе оставить.
Вот тут-то шапка-невидимка и исхитрилась с вешалки упасть!
Да так удачно упала, что попала в один из пакетов, которые больным детям от родителей передавали.
А к этим детям ныне даже родителям приходить не разрешалось: был карантин.
Так она в палате у одного мальчика между гостинцами оказалась.
А тот — из-за болезни своей — есть не хочет.
И в пакет не заглядывает даже.
Лежит мальчик и думает, как бы ему спрятаться?
Потому, что сейчас врач придёт и укол болезненный ему будет делать.
А шапка-невидимка любые мысли легко понимала.
Ведь мысли в невидимом обычными глазами мире — существуют!
И шапка-невидимка в том мире невидимом очень неплохо разбиралась!
Вот и понимает она легко, о чём мальчик больной думает.
Так и хочет она из пакета выскочить:
Вот же — я!
Надень меня скорее!»
И тут заметил мальчик между апельсинами и яблоками в пакете что-то совсем необычное.
Вытащил он шапку-невидимку, поудивлялся — и надел.
Врач пришёл в палату, а мальчика больного нигде нет… Паника началась, по всей больнице медсёстры и санитары бегать стали, искать…
А мальчик вначале обрадовался, встал и по коридорам больничным пошёл: домой он очень хотел вернуться, соскучился по маме и папе!
Но потом мальчику от болезни его плохо стало, и он упал без сил.
Шапка-невидимка тут уж постаралась, чтобы с головы мальчика свалиться — чтоб его могли бы найти поскорее.
А сама думает:
Вот — какую беду я наделала!
И как же мне дальше быть, чтобы пользу приносить?
Не знаю ведь пока!»…
А мальчик шапку больше не надевает, но ласково так говорит с ней, как с другом: о печалях своих рассказывает, об обидах на жизнь свою, такую несчастную больничную, о страхах своих.
А шапка молчит и слушает.
И думает:
Как помочь в этой беде?»
Однажды мальчик попросил:
— Шапка, ведь ты — волшебная!
Можешь ли ты сделать так, чтобы меня болезнь видеть навсегда перестала?
… Стала шапка-невидимка про это думать…
Стала она наблюдать, как тень тёмная в невидимом глазами обычного человека мире приближается к телу мальчика — и нападает на него, в тело залезает!
Тогда-то ему плохо и становится…
Только то, как ту тень выгнать — не знает она…
А мальчик стал шапку под подушку складывать, чтобы ему не так одиноко и страшно было по ночам.
И шапка решила:
Чтобы своего нового друга утешить — буду ему сказочные волшебные сны показывать!»
В этих снах мальчик был сильным, смелым, здоровым, и приключения с ним были разные интересные.
И в каждом таком сне он со злом сражался — и побеждал, и решения принимал правильные, добрые, и исполнял их всегда.
Никогда он не трусил, не плакал, а был похож на тех богатырей, которым в прежние времена шапка-невидимка помогала.
И после каждого такого сна просыпался мальчик всё более крепким и полным сил!
И хотел он стать скорее таким, каким во снах себя видел!
И стал стараться изо всех сил!
Даже уколы болезненные теперь без страха терпел — чтобы скорее вылечиться!
Постепенно вовсе энергии тёмные из его тела исчезли.
И когда пришла в очередной раз тень злобная, чтобы вновь усилить болезнь, — то не увидела мальчика совсем.
Получилось-таки у шапки-невидимки болезнь ту у мальчика победить, которую все неизлечимой называли!
Удивлению врачей не было предела!
И мальчика скоро выписали из больницы.
А он, перед тем как выписаться, шапку-невидимку больной девочке, которая в соседней палате лежала, отдал.
И рассказал ей, как ему эта шапка волшебная поправиться помогла.
Для девочки шапка тоже стала придумывать волшебные сказки — чтобы девочка в них себя здоровой, сильной, красивой, доброй и ласковой ощущала.
И от девочки — тоже отступила болезнь, а потом и прошла совсем.
Потому — что девочка сама переменилась и очень сильно постаралась выздороветь.
Так с той поры и начались в той больнице исцеления волшебные.
Врачи — удивляются!
А дети — шапку друг другу передают!
Одно только теперь шапку-невидимку огорчало: что очень мало она успевает!
Ведь больных детей в больнице — так много!…
… И тут случилось, что один маленький мальчик, у которого шапка в то время под подушкой жила и сны ему волшебные показывала, рассказал о ней доктору.
Доктор — человек серьёзный, в мир невидимый и волшебный не верит.
Но исцеления-то — ведь факт!
Стали шапку разными приборами исследовать, изучать.
Ткань на разные анализы поотрезали, нитки золотые вытягивали…
А доктор этот — сам даже ни разу не надел её!
А если бы надел, то, может, и удалось бы шапке нашептать ему про то, что она за свою долгую жизнь узнала: что не только тело надо лечить — но требуется душе помочь болезнь победить!
Вместе бы у них лучше получалось!…
Но нет…
Ох, как шапке-невидимке всё это не нравилось!
И т;к уж она не молода была, а тут — и подкладку отпороли, и всякими веществами измочили!…
Уж она чуть было не разочаровалась в медицине, хотя понимала, что без лекарств и процедур всяких — ей одной с болезнями деток не справиться бы было.
Но тут — снова повезло!
Отдал её тот доктор писателю, который в той больнице лечился.
Рассказал доктор писателю про истории исцеления, которые с детьми происходили, и говорит:
— Вот тебе сюжет для сказки, займись на досуге!
… Ну, с писателем шапка крепко подружилась!
Она ему сказку расскажет — а он её запишет и всем детям наутро читает!
Так вот и стали они жить!
… Да вот только, одних деток в больнице исцеляют, а на смену им всё новых в больницу привозят…
… Вот, однажды пришёл в ту больницу клоун — юноша-волонтёр — чтобы ребят радовать.
Смешное представление он им показывал, развеселить старался…
Шапка-невидимка тут и говорит писателю:
— Отдай меня, пожалуйста, клоуну!
— А как же я сказки писать буду?
— Ты уже и без меня сможешь сказки исцеляющие сочинять!
Ты ведь понял самое главное: что не живут болезни там, где свет и любовь в душах сияют!
Невидимыми и неуязвимыми для болезней такие души очень быстро становятся!
А я с этим юношей — настоящее волшебство буду делать!
Нужно же и здоровым детям помочь, чтобы они не заболевали — ни телами, ни душами!
И — чтобы из них выросли не воры-злодеи, а богатыри настоящие!
Нужно так сделать, чтобы волшебство не сказочное, а подлинное в жизни людские вернулось!
Вот это — настоящее дело было бы для меня!
А юноша этот — человек очень подходящий!
Ведь не может даже самая волшебная-преволшебная шапка ничего толкового сделать без человека разумного!
Только такой человек и свою жизнь преобразить может, и другим в этом поможет!
Вышел писатель в коридор, видит — клоун молодой стоит: курит и чуть не плачет!
На лице — улыбка до ушей гримом нарисована, а глаза — грустные-прегрустные!
Говорит писатель ему:
— Что, хочешь деткам помочь, а как — не знаешь?
— Да, хотел бы: жалко их — до слёз!…
А ты знаешь как им помочь?
— Кое-что — знаю!
Только сигареты курить — бросай, друг!
Меньше будет гадости, которой дети дышат!
Некоторые ведь оттого болеют, что рядом с ними другие люди курят!
Молодой клоун потушил и выбросил сигарету в урну…
— Вот — бросил!
— Навсегда?
— Навсегда!
Говори, как детям помочь можно?
— Вот тебе подарок!
Это — шапка-невидимка!
— Шутишь?
— Нет!
Юноша снял свою шапку с помпоном, надел шапку-невидимку — и тут же исчез!
В зеркале отражалось только тело писателя…
— Привет! — сказала шапка-невидимка новому другу.
Писатель подтвердил:
— Да, она говорить с людьми умеет!
И мысли твои читать может!
И тебе умные советы подсказывать станет!
И главное — вместе с тобой она хочет учиться тому, как людям лучше помогать!
Она меня научила, как сказки волшебные писать.
И тебя научить обещала многому!
Думаю, что пригодится она тебе, чтобы представления волшебные показывать, умения волшебные в людях открывать!
* * *
Дедушка Ваня посмотрел внимательно на свою маленькую слушательницу и закончил:
— Ну вот,
Анечка, на этом — сказке конец.
А что дальше было — я не знаю.
… Анечка в этот раз так заслушалась, что даже ни разу вопросами своими дедушку Ваню не перебивала.
Только теперь она спросила:
— Дедушка, а про шапку-невидимку — это у тебя быль или небылица?
— Немножко — быль, немножко — небылица.
Мне эту историю тот самый писатель-сказочник рассказал.
Мы с ним познакомились в той больнице.
Ещё обещал он, что книжку напишет со сказками шапки-невидимки.
А писатели-сказочники — они больше меня выдумщики!
Так что, ты уж сама реши, где в этой сказке придумка, а где — правда!
Ведь настоящее волшебство — оно не в том, чтобы невидимыми быть с помощью шапки-невидимки или по воздуху на ковре-самолёте летать, а в том, чтобы чудесные дела совершать, которые радость и пользу другим людям приносят!
А О
Й
Е
Анечка, как обычно, зашла в комнату к дедушке Ване, чтобы услышать новую сказку.
А на стене в той комнате висела большая фотография — портрет дедушки Вани молодым, на коне и в военной форме.
Анечке этот портрет очень нравился.
На нём дедушка Ваня был таким красивым!
И конь ему тоже был подстать!
Дедушка Ваня и на старости лет красивым остался: роста высокого, плечи широкие, руки сильные, усы пушистые седые.
Анечка очень любила эти усы причёсывать расчёсочкой маленькой.
И кончики — на пальчики закручивала, когда ей это дедушка Ваня разрешал.
Мечтали они с дедушкой Ваней, что купят они лошадок и будут вместе кататься.
Но мечты такие пока не осуществлялись.
И поэтому Анечка летом, катаясь на велосипеде, часто воображала, что это — её верный конь!
Даже когда они с папой на велосипедах ехать собирались, они говорили:
По коням!» И садиться на велосипед Анечка научилась так, как на коня: «по-мужски», чтобы потом быстро и на коня вскакивать научиться!
… Но в этот раз Анечка, посмотрев на фотографию, спросила дедушку Ваню про другое:
— Скажи, дедушка, а ты на войне был?
— Был,
Анечка.
Только я тебе про это сейчас не стану рассказывать.
Война очень много горя людям приносит!
Не сказки это, когда солдаты на конях — против танков скачут, потому, что им командиры такое приказали…
Страшно это и плохо, когда война!… Тогда и людей, и лошадей, и других животных калечат и убивают… Сколько боли страшной бывает во время войн!...
Даже если за справедливость война — то это тоже не радостно!
Лучше, чтобы тебе такого не видеть никогда!
Тут Анечка задумалась и сказала:
— А мы с ребятами летом в войну играли… У меня друзья — мальчики.
Им в войну нравится играть.
И я с ними так играла.
Мы понарошку из пистолетов и из ружей игрушечных стреляли в противников воображаемых — и побеждали, конечно.
Это — интересно было: прятаться, в засаде лежать не шелохнувшись…
Значит, это плохо: стрелять, в войну играть?
— Ты про это,
Анечка, сама подумай и реши: хорошо это — или плохо?
И — почему?
— А помнишь, я тебе обещала сказать, какое волшебное желание я бы загадать хотела?
— Помню.
Ну?
Придумала?
— Тогда у меня не получилось, а сейчас вот — придумала!
Я бы загадала, чтобы войны никогда не было!
Сбудется такое моё желание?
— Хорошее ты желание придумала,
Анечка!
Только мне кажется, что недостаточно тебе одной — такое желание задумать.
Чтобы оно исполнилось — очень многие люди такое же задумать должны!
Вот тогда — обязательно исполнится!
… Каждому важно уметь понять правильно: что есть добро, которое совершать можно и нужно, — а что приносит вред другим, и потому плохо это!
Если нет никакого вреда другим — то это делать можно.
А если — ещё и польза другим от твоих поступков, то это совсем хорошо!
Об этом всегда задумываться полезно!
… Давай я тебе расскажу, как я такое понял про охоту, когда последний раз охотиться пошёл.
— А ты и охотником был?
— Был,
Анечка, да ещё каким!
Охота — на войну немножко похожа.
Только охотники про это как-то не думают совсем, и я тоже не думал.
Не приходило ведь в голову, что стрелять в птичек и зверюшек — грех!
Многие люди охотятся… И, вроде бы, с давних времён так заведено… — вот потому и не задумывался про то…
Нравилось мне на охоту ходить…
Это ведь — как приятно: заночевать в лесу у костерка под открытым небом, тишину ночную послушать, рассвет встретить!
Часто охотники прячутся и долго-долго в засаде сидят, поджидают, наблюдают за птицами и зверями.
Специальные места даже устраивают, чтобы подстеречь птичку или зверя подкараулить.
Засидка» называется такое место, которое охотник специально готовит, чтобы его видно не было, а он — всё мог видеть.
Интересно в таком шалашике из веток сидеть, песни птичек слушать, смотреть, как солнышко восходит!
Столько красоты по утрам в лесу можно увидеть!
Ты каких птичек знаешь,
Анечка?
… Анечка задумалась и перечислять стала:
— Воробьи, голуби, вороны, скворцы, синички, снегири, утки, лебеди…
— Ну, наверное, гусей ещё знаешь?
— Про гусей я только в книжках читала и по телевизору их видела.
А настоящих — не видела.
— Есть птички, которые рядом с человеком живут.
А я, пока охотником был, очень много птичек разных лесных повидал, и песни их красивые слушал: и глухарей, и вальдшнепов, и бекасов, и тетеревов.
… Ну вот, отвлеклись мы с тобой…
Охотился я в тот раз на уток.
Из тростничков у меня стеночка-заслонка сделана была.
Сижу так за ней, наблюдаю.
Вижу: селезень красивый плывёт.
Селезнем — утку-самца называют.
У него на головке пёрышки тёмно-зелёные, изумрудные, а на шейке — полосочка беленькая.
А самочки — они целиком пёрышками коричневыми покрыты.
Ведь им — маскироваться надо, когда они яички высиживают, потом за птенчиками своими ухаживают.
… Вот — плывёт этот селезень, лапками в воде перебирает, меня не видит.
Залюбовался я на него!
Даже призадумался: может, не стрелять, пожалеть такого красавца?…
Вот ты бы — как поступила?
Пожалела бы?
— Да, я бы пожалела! — уверенно сказала Анечка.
— А я тогда подумал-подумал и решил, что слабость это во мне такая от красоты наступила!
Охотник я был опытный — никогда прежде такого со мной не случалось.
Красота — красотой, а дело своё — исполняй!
Сколько дичи настрелял я за свою жизнь: и тетеревов, и куропаток, и зайцев, и на кабанов охотился, и на лосей!
И что это вдруг я так расчувствовался? — не понимаю!
Недалеко другие охотники стреляют, не я — так другой охотник этого селезня подстрелит!
Сезон охоты ведь уже открыт…
Прицелился снова, вот уж на крючок спусковой вроде бы нажал — да тут что-то произошло небывалое!
Хочешь — верь, а хочешь — не верь!
Вместо того, чтобы дробь из ружья вылетела, — я сам, как пуля, вылетел — и в теле того селезня очутился!
Лапками перебираю, по воде плыву, а думаю — по-прежнему, как человек…
А может, и утки думать умеют?
Того я не знаю…
Только, хоть я в селезня превратился, а про то, что охотником был, — помню.
И что из ружья прицелился — помню.
Стал я скорее отплывать в тростники — подальше от того места.
Да тут меж тростников — лодка.
А в ней другой охотник на меня ружьё навёл, целится… Я ещё скорее лапками заработал, крыльями захлопал!
И — взлетел!
Всё, спасён!» — думаю.
Я же прежде, пока человеком был, летать не мог.
А тут от восторга у меня аж дух захватило!
Озеро всё с высоты видно, лес вокруг, от озера — речка большая начало берёт.
Красота!
Решил я к речке лететь.
Да не тут-то было!
Бах, бах!» — это в меня стреляют…
Испугался!
А ведь не спрятаться: со всех сторон в меня целят!…
И — попали.
Боль — страшная во всём теле!...
Понял я, что это — конец моей жизни пришёл… Начал я падать… И сознание от боли той потерял…
… Однако это — не конец оказался: ощутил я себя нежданно-негаданно в теле тетеревином.
Сам весь — в чёрных перьях, а брови у меня — красные, и на крыльях и хвосте есть пёрышки беленькие.
Если хвост расправить, как веер, — то там как раз и будут эти белые пёрышки.
Ну, в общем, красавцем-раскрасавцем я себя ощутил!
… Сижу я на верхушке берёзы, ветка под телом моим увесистым прогибается, раскачивается…
Огляделся я вокруг.
Красиво!
Рассвет только-только начинается, небо — розовое от лучей солнечных, а солнышко не показалось ещё из-за леса.
Тут мне петь захотелось!
Да вроде бы — не солидно это: осень всё-таки, а не весна!
А погода — такая, что петь — сил нет, как хочется!
Решил, что, пока не видит никто, слетаю я на ток, попою хоть чуть-чуть!
Тетерева,
Анечка, на току по весне танцы свои танцуют и песни поют.
Тетеревиный ток — это место такое особенное, где весной каждое утро собираются тетерева-самцы.
А самочки — тоже туда прилетают и из кустов на поющих самцов любуются, мужа каждая себе выбирает.
Я за свою охотничью жизнь много раз видел, как тетерева токуют.
Делал я шалашик специальный на току у куста какого-нибудь — чтобы неприметным для тетеревов быть.
Забирался туда ещё затемно.
И — сидел там тихо-тихо…
А вокруг — тишина!
Тетерева на свой ток прилетают рано, пока солнышко ещё не взошло, в темноте.
Сидишь так в шалашике — и вдруг — множество птиц с шумом разом прилетают, осмотрятся — и давай бегать по току и подпрыгивать, чуфыкают от вдохновения!
А потом начинают петь так, что словами описать трудно!
И друг перед другом они выхаживают, хвосты распушают, и даже иногда сражаться друг с другом начинают, чтобы показать самочкам, кто из них самый удалый!
Видеть-то я это много раз видел, а вот сам — не пел так никогда.
А тут, в тетеревином теле, — мне т;к этого захотелось!…
И — спел!
И по току побегал, но недолго: осень всё-таки…
А тут — есть мне очень захотелось.
Полетел обратно на берёзы, уселся на ветке, где много серёжек берёзовых качается.
Клюнул я такую серёжку берёзовую — понравилось!
Ещё клюнул — вкуснота!
На орешки немножко похоже.
Ты,
Анечка, когда в лесу гулять будешь или на лыжах кататься — можешь попробовать на вкус такие серёжки берёзовые.
Человеку ими тоже можно полакомиться!
Но не успел я как следует насытиться серёжками берёзовыми и тетеревиной жизнью сполна насладиться!
Тут в меня другой охотник прицелился и бабахнул… Испугался я, прочь полетел… Да где там?!
Нагнал меня следующий выстрел того охотника…
… Вот тут я тетеревом умер, но нежданно-негаданно вдруг в теле лося оказался…
Непривычно!
Рук нет, четыре ноги — и рога солидные такие!…
А рядом на полянке подружка моя, лосиха.
Красавица!
Ноги стройные, длинные, шёрстка золотом отливает!
Вот мы с ней и пошли по лесу гулять рядышком.
То идём и едим травку, веточки молодые с листиками, а то прижмёмся друг к другу, чтобы показать, как мы друг дружку любим!
А тут — охотники с собаками…
Бежали мы, бежали… Да только ранили мою подругу… А потом — и вовсе убили…
Я даже бежать дальше не стал: пусть и меня убьют или собаки загрызут!
Потому, что нет мне счастья без любимой моей!
Жалко мне её, лосиху мою, — аж до слёз!…
… И вспомнилась вдруг мне жизнь моя человеческая, жена моя Акулина: а вдруг бы и её кто убил — так же, ни за что?!…
… Тут я обратно в теле своём человеческом оказался.
Сижу в засидке своей, и селезень передо мной плавает, ни о чём, ему угрожающем, не догадывается…
А я ведь так на крючок спусковой у ружья своего и не нажал.
Обрадовался я факту этому несказанно: что не выстрелил!
Разрядил ружьё поскорее — и пошёл домой!
Ну, грибов, как обычно, насобирал по дороге много.
Акулина моя удивляется:
— Что это ты: с охоты, а сам с грибами пришёл?
… А я — в усы улыбку прячу.
Ну как я ей расскажу, что, как лось лосиху свою любил, — так и я её,
Акулину свою, люблю!
И даже, может, сильнее!
А потому — больше с ружьём в лес не пойду никогда!
В зверюшек и птичек стрелять больше не стану!
Потом уже — рассказал и Акулине про приключения мои.
А она суп приготовила из грибов, картошки наварила, блинов напекла и говорит:
— Вкуснее этой еды — и нет ничего!
Так — мы с тобой и проживём: с огорода да с лесных даров!
… Вот такие со мной приключения были,
Анечка!
С той поры и не стреляю ни в кого!
— Стало быть, стрелять и убивать — это всегда плохо?
— Всегда, лучше бы без этого обойтись!
Только бывает и так,
Анечка, что других хороших людей защищать нужно, и приходится их от злодеев оборонять.
И тогда — бывает, что не придумать способа другого…
— А вот в птичек, в зверюшек — можно же никогда не стрелять, а просто так ими любоваться!
Хочешь, я попрошу папу — и он тебе фотоаппарат подарит?
У него их два!
— Спасибо тебе,
Анечка, за заботу!
Но мне уже фотографировать сложно будет научиться.
А вот ты — учись!
Будешь птичек, зверюшек и красоту разную природную фотографировать!
А про то, как жить и никому вреда не причинять, — ты про это правильно стала думать!
И поступать старайся всегда по-доброму!
Если каждый человек про это с детства размышлять станет, если в жизнь свои намерения добрые претворять начнёт, — то, может, когда ты вырастешь, уже нигде никаких войн не будет!
Не будут люди и животных напрасно убивать!
И все будут в мире и счастье жить!
