У Яффских ворот

Я — твоя Суламифь, мой старый царь Соломон,

Твои мышцы ослабли, но твой проницателен взгляд.

Тайны нет для тебя, но, взглянув на зелёный склон,

Ты меня не узнаешь, одетую в платье до пят,

Меж старух, собирающих розовый виноград.

И раздев, — не узнал бы, — как вo’лны песка мой живот,

И давно мои ноги утратили гибкость лоз,

Грудь моя, как на древней пальме увядший плод,

А сквозь кожу сосуды видны, как сквозь крылья стрекоз.

Иногда я тебя поджидаю у Яффских ворот.

Но к тебе не приближусь. Зачем огорчать царя?

Славен духом мужчина, а женщина — красотой.

От объятий твоих остывая и вновь горя,

Наслаждалась я песней не меньше, чем плотью тугой,

Ведь любовь появилась Песне благодаря.

Ах, какими словами ты возбуждал мой слух,

Даже волос мой сравнивал с солнечным завитком…

Для бездушной страсти сгодился бы и пастух.

Но ведь дело не в том, чтоб бурлила кровь кипятком,

А чтоб сердце взлетало, как с персиков спелый пух.

Я вкушала слова твои, словно пчела пыльцу,

Неужели, мой царь, твой любовный гимн красоте,

До тебя недоступный ни одному певцу,

Только стал ты стареть, привёл тебя к суете, —

К поклоненью заморскому золотому тельцу?

В стороне от тебя за тебя всей любовью моей

Постоянно молюсь. И сейчас в тишине ночной

Зажигаю в песчаной посудине семь свечей,

Раздираю рубаху и сыплю пепел печной

На седины: Царя укрепи, а тельца забей!

2 мая 2001