Шел веку пятый. Мне — восьмой.
Но век перерастал.
И вот моей восьмой весной
Он шире жизни стал.Он перерос вокзал, да так,
Что даже тот предел,
Где раньше жались шум и шлак,
Однажды поредел.И за катушками колес,
Поверх вагонных крыш в депо,
Трубу вводивший паровоз
Был назван: «Декапот».Так машинист его не зря
Назвал, отчаянно висяС жестяным чайником в руке.
В нем было: копоть, капли, пот,
Шатун в кузнечном кипятке,
В пару вареная заря,
В заре — природа вся.Но это было только фон,
А в центре фона — он.
Незабываемый вагон
Фуражек и погон.Вагон хабаровских папах,
Видавших Ляоян,
Где пыльным порохом пропах
Маньчжурский гаолян.Там ног обрубленных кочан,
Как саранча костляв,
Солдат мучительно качал
На желтых костылях.Там, изувечен и горбат,
От Чемульпо до наших мест,
Герой раскачивал в набат
Георгиевский крест.И там, где стыл на полотне
Усопший нос худым хрящом, –
Шинель прикинулась плотней
К убитому плащом.– Так вот она, война! — И там
Прибавился в ответ
К семи известным мне цветам
Восьмой — защитный цвет.Он был, как сопки, желт и дик,
Дождем и ветром стерт,
Вдоль стен вагонов стертый крик
Косынками сестер.Но им окрашенный состав
Так трудно продвигался в тыл,
Что даже тормоза сустав,
Как вывихнутый, ныл, Что даже черный кочегар
Не смел от боли уголь жечь
И корчился, как кочерга,
Засунутая в печь.А сколько было их, как он,
У топок и кувалд,
Кто лез с масленкой под вагон,
Кто тормоза ковал! — Так вот она, война! — Не брань,
Но славы детский лавр,
Она — котлы клепавший Брянск
И Сормов, ливший сплав.
Она — наган в упор ко рту, Срываемый погон,
Предсмертный выстрел — Порт-Артур!
И стонущий вагон… Но все ж весна была весной,
И я не все узнал…
Шел веку пятый. Мне — восьмой,
И век перерастал.
