самые тёплые ночи
там, где мне не было девяти,
квартира, в которой я жил,
могла называться домом,
вечер заканчивался молоком, воскресное утро, как правило, литургией.
самые тёплые дни
пахли сиренью под окнами,
папиным свитером с сигаретами
и вечным «как-нибудь в другой раз тебя обязательно заберу из школы».
в солнечном зареве
чётко горело «я кем-то стану,
мой кот перестанет царапать мне кожу
и завтра у мамы её выходной,
а значит все будет в порядке,
я буду в порядке,
все
всегда
будет
в порядке».
если бы мы тогда знали,
что я сделаю со своей жизнью,
во что превратятся руки,
в каком мешке похоронят кота, пока я не буду об этом догадываться,
в каком - моего отца,
мама бы больше не оставляла меня одного,
а я бы получше запомнил, как папа кашляет
и сколько в его щеках помещается углублений, если он улыбается.
каждый вечер, когда мы мерзли, пока ждали последнюю электричку,
остался бы самым глубоким шрамом
внутри моей памяти,
и, наверное, я бы сейчас не обходил стороной сеансы в кино
только лишь потому,
что от них слишком явственно
пахнет детством
и нашими с папой шутками, мол
мама теперь нас вдвоем не отпустит,
ведь мы переходим на красный
и думаем,
что было бы здорово притащить в нашу старую коммуналку
большую собаку с улицы.
если бы я
мог предвидеть, что мой друг номер раз и мой друг номер два из соседних дворов
сторчатся к пятнадцати,
а я лет на шесть пораньше
уже буду знать, что смерть на порядок получше жизни,
я бы каждой трещинке на руках родителей
дал по имени,
я учил бы таблицу квадратов с усердием для того, чтобы знать, сколько денег потребуется
на аборт моей матери
зá год до моего рождения
и насколько бы выгодней было
меня никогда не рожать на свет в холодном двухтысячном.
потому что
я бы не стал с ней таким же холодным,
и этой холодной ночи тоже бы вовсе не было.
потому что
холодом от руки моего отца тоже бы никогда не веяло.
