Я виноват, Елена! перед вами,
Так виноват, что с вашими глазами
Не знаю, как и встретится моим!
А знаете ль, как это больно им?
Ах, для меня на свете все постыло,
Коль не глядеть на то, что сердцу мило,
Коль свежих уст улыбку не поймать,
Мелькнувшую по вспыхнувшим ланитам,
И грудь под дымкою не наблюдать,
Какую бы, скажу назло пиитам,
Дай бог иметь и греческим харитам.
Подумайте ж, как трудно мне лишать
Свои глаза тех сладостных мгновений,
Когда б они на вас могли взирать
И ваших ждать, как божьих, повелений.
А как велеть медлительной руке
Все уписать на памятном листке,
О чем всегда я мыслю и мечтаю,
Что сам себе за тайну поверяю!
Нет, не могу, Елена! Пусть иной
Вас назовет богинею весной,
Иль Душенькой, или самой Венерой;
Пускай он, слух обворожая наш,
Опишет вас прекрасной, страстной мерой!
И сей портрет не будет верно ваш!
Вы на богинь не схожи, не жалейте!
Тщеславия пустого не имейте
Похожей быть на мрамор! Фидий сам
Признался бы, что он подобной вам
Обязан был прелестным идеалом
Своих богинь. Их вера покрывалом
Задернула и освятил обман,
И окружен чернью истукан.
И, может быть, виновница их славы
Ходила тож просить богинь забавы,
Чтобы всегда был Фидий верен ей.
Тебя ль забыть! Ты красоте своей,
А не мольбе обязана, гречанка.
И милая, младая россиянка
Захочет ли, чтоб кто ее сравнил,
И в похвалу, с ее изображеньем?
Куда бы я попал с таким сравненьем?
Нет, хорошо, что вас я не хвалил!
