Златые времена
Свободы, простоты, невинности и силы!
Ужель навек вы скрылись в мрак могилы
И память нам об вас осталася одна?
Почто вы, молнией мгновенной
Блеснув, исчезли от земли?
Иль, невозвратные, почто вы дух смущённый
Волшебством маните в таинственной дали?
Ах! горько, насладясь под небом благодатным
Живыми прелестьми роскошныя весны
И грудь изнежив роз дыханьем ароматным,
Отплыть в суровые и льдистые страны;
Иль, бросив юношей забавы,
О первенстве весёлый бой,
Где все прекрасны, сильны, здравы,
Искусством спорят меж собой, —
Прейти в обитель мук, где старец дряхлый, хворый,
Докучный жалости предмет,
Изнемогающий под тяжестию лет,
И свой конец предвидя скорый,
В болезненной борьбе кидает божий свет.
Цвела весна, но роз не стало;
Играли юноши, но юность их прешла.
Где мира древнего волшебное начало?
Где первых чад земли чудесные дела?
Пока в реке плескали волны,
Неслись по ним крылаты чёлны;
Когда ж сковал их лютый мраз,
Исчезла прелесть их для глаз.
И тщетно станет вдохновений
Теперь певец искать кругом:
Бессмертный стихотворства гений
Почиет непробудным сном.
Одною памятью ещё мы в свете живы,
Её лишь призраки наш мёртвый красят сон;
Всё счастие в мечтах; и подлинно счастливы,
Что не всего лишил нас злой судьбы закон.
И на крылах воображенья,
Как ластица, скиталица полей,
Летит душа, сбирая наслажденья
С обильных жатв давно минувших дней.
Ветр свежий веет от востока,
От тучных, счастливых земель,
Где мира и людей святая колыбель.
Стада, несчетные для ока,
Пасутся на степях от моря до реки,
Веселье пастырям: все овцы их косматы,
Млеком обилуют верблюды их горбаты,
Как вихри, ; кони их легки.
Кто сей над прочими мужами,
Блистая сребряной главой,
Возносится, как дуб над низкими древами
И как луна над звездною толпой?
Се пастырь пастырей, мх царь и повелитель,
Народов будущих священный прародитель,
Названный богом Авраам.
Всё видел он, всё знал, проживший многи годы;
Богатый гость царей, он ездил по странам,
Дарил владык, дарил народы,
Почтен и ближним и врагам.
Благословенного благословились чада.
Под мирной сению подвижных их шатров
В довольствии текла жизнь старцевых сынов —
За добродетели достойная награда.
Пасенье стад и лов зверей
Делили их все дни, свободные страстей.
Ни сребролюбие, ни зависть, ни гордыня
Ввек не прешли за праг дверей
В их кущи, белые, как стадо лебедей.
Наследный их удел — бескрайная пустьиня;
Там, вечно странники, они росли трудом;
Там в благочестии, как крины, расцветали;
Там первыя любви желаньем и стыдом
Все чувства юноши вспылали,
Когда красавица, с потупленным челом,
Родительских овец и коз рунистых
Гоня пастушеским жезлом
Испить от (кладезя вод чистых,
Ему, усталому по ловле и трудам,
К иссохшим, жаждущим устам
С улыбкой поднесла благою
Начерпанный её рукою
Сосуд с прохладною водою.
Стыд вечный Яковлим сынам!
От них земле пример разврата.
Завистные, за горсть презренну злата
В неволю слёзную продать дерзнули брата.
Не бойся, юноша! тебе заступник бог.
Преступною женой обмалутый владетель
Вотще тебя казнит за добродетель,
К невинному несправедливо строг.
Расторгла цепь твою всевышнего десница,
Твоя отверзлася темница,
И в царский ты вселен чертог.
Теперь уже не «сна обманутый мечтою,
Ниц падших видишь ты злых братии пред собою;
Нет, нужда зельная и нестерпимый глад
Их привели к тебе: к какой осудишь доле?
Мечом ли умереть, иль век пожить в неволе?
Не узнаёт тебя их устрашенный взгляд;
Но ты!.. ты их узнал, и сердце встрепетало,
И сил твоих не стало.
Слезами залился их грозный судия,
И молвил к ним: «Не бойтесь; я —
Иосиф, брат ваш, сын Израиля, Рахили.
Я тот, кого вы все на рабство осудили;
Но бог от зла меня упас,
Египет моему подвергнул он закону,
И как отца поставил фараону,
Придите, братия, вселитесь между нас,
Родителя с собою приведите
И старца жизнию моей возвеселите».
Вселясь в Гессеме, род Израилев блажен.
Размножились, цветут дванадесять колен;
Но годы счастия сменили скорби годы,
И взревновали к ним народы,
И притеснителей рука
Над ними стала высока;
Терзают волки их, рассеянное стадо,
И нет им пастыря. — Сердитая река!
Блюди волнам твоим поверенное чадо:
В нем кроется тот муж, тот избранный небес,
Кто рабства с них низложит бремя;
Дщерь фараонова! расти святое семя.
Свободы наступило время,
Израиль радостью воскрес,
Смутился фараон пред множеством чудес,
И с торжеством бежит избавленное племя:
Им облак освещает ход.
Им море путь даёт средь вод,
И пред Синаем стал богоизбранный род.
Земля! почто ты вся трепещешь
И твёрдый твой дрожит испод?
Что, небо! твой затмило овод,
И всё ты молниями блещешь?
Синай приник челом;
Днём ночь покрыла землю.
И недр подземных гром
Горе глас трубный внемлю.
но С полей и огнь и дым
Курится, как с горнила;
За облаком густым
Нет дневного светила.
И вдруг сгущенных. мрачность туч
Рассек господней славы луч;
Неся в руках заветные скрижали,
Свет, льющий от чела, явился Моисей,
И не стерпел взор трепетных людей,
И, ослеплённые, к ногам пророка пали.
Законодатель мертв, но жив ещё закон,
Пред ним распался Ерихон,
Им покорилася земля млека и меда.
Восстал ли враг? исчез как сон:
Ищу полков — и нет их следа.
Навин, Девора, Гедеон
И ты, сильнейший льва Самсон,
Где вы — там слава и победа.
Граждане ли, забывши честь,
Гостеприимство, долг и веру,
Могли, греха исполнив меру,
Обиду страннику нанесть?
Секира мрачного левита
Всем разделила страшну весть;
Все как один — ему защита,
И злому делу — злая месть.
Утешно после брани
Склониться на поля,
Где щедрая земля
Обильны платит дани
Трудящимся жнецам.
По жёлтым полосам
Все идут дружным рядом;
Нельзя окинуть взглядом
Весёлой их толпы;
Работают серпы,
И вместо нив волнистых
Пожатые снопы
В полях остались чистых;
Да класы кое-где,
Забытые в труде,
Оставленные в пищу
Убогому и нищу.
Чуть солнца виден свет,
Чуть пробудилась нива,
Жена цветущих лет,
Прекрасна и стыдлива,
Рожденна для утех,
Приходит ране всех
И целый день сбирает,
И отдыха не знает.
Сынов моавлих дочь
Пришла в страны ей чужды,
Деля свекрови нужды,
Желая ей помочь.
«Не разлучусь с тобою, —
Сказала ей она, —
Где ляжешь ты главою,
Там лечь и я должна.
В скитании убогом
Направлю я твой ход;
Твой бог мне будет богом,
Народом — твой народ».
В них Руфь и награжденье
Достойное нашла
За матери призренье
И добрые дела.
Вооз узнал богатый
Приход её в страну,
Воздал за жертвы платой
И взял её в жену.
Чета почтенная! за вашу добродетель
Господь весь род ваш возлюбил;
И каждый внук ваш — стран владетель,
И царский жезл Израиль им вручил.
Но паче всех один прославлен:
Мал был он в братии своей,
Отцом и матерью оставлен,
Но призрен от царя царей.
Едва вступая в путь, над грозным исполином
Торжествовал он, счастливый боец;
Царь, пастырь, воин и певец,
Весь жизни цвет собрал в себе едином;
И, господа поя за множество даров,
Наитием восторга окриленный,
Он пляскою встречал кивот священный
Под звонкий глас своих божественных псалмов.
Кто даст мне крылья голубины
Взлететь с Давидом к небесам?
Дерзну ли, дщери Мнемозины,
С моленьем сим прибегнуть к вам?
Нет, чада Греции прекрасной,
Вам жизнь лишь в родине одной;
Туда вы песнью сладкогласной
Зовете дух прельщенный мой:
«Оставь, о друг, верхи Кармила,
Сиона стены и поля,
Какая в небо мысль взманила?
У нас так хороша земля.
Смотри, как острова цветущи,
Любуясь, море обтекло;
Как всюду грады, веси, кущи
Глядятся в влажное стекло.
Здесь торг, весло приявши в руки,
Покрыл судами океан;
Сюда изгнанные науки
Стеклись из отдаленных стран.
Там лозы, маслины и нивы,
Тут храм, феатр иль гипподром;
Здесь все свободны и счастливы,
Здесь славы, муз и счастья дом».
Чудесной силою влечёт сей голос чистый;
И девять сестр, взяв за руки меня,
Ведут на верх горы высокой, двухолмистои,
Где с шумом льётся ток сребристый,
Копытом выбитый крылатого коня.
Я в трепете святом склонился над одами.
Коснулся струй горящими устами,
И вдруг с очей ниспала пелена;
Пред взором сблизились места и времена,
И несказанное мне зрелище открылось.
С чего начну? где успокою взгляд?
У ног моих вот Дельфы град;
И множество там жертв курилось;
И на треножник золотой,
Измучена бесплодною борьбой,
С лицом неистовым, с растрепанной главой,
Садилась пифия; молельцы ей внимали
И таинства, сокрытые судьбой,
В ответах тёмных проникали.
Там варвары, послы неведомой страны,
Богатый дар в честь Фиву посвящали;
А там всей Греции избранные сыны,
Блюстители-амфиктионы,
Мир правый строили, гасили огнь войны,
И все их слушали законы.
А там, за морем Алкионы,
Пришельца Пелопса богатая земля:
В ней сто градов; вот первый пред очами
Коринф, двумя владеющий морями.
Народ бежит толпами
На встречу корабля,
Победными покрытого венцами.
Тиран несчастных Сиракуз,
Пленённый их полками,
Везется в нем под гнетом уз,
Сложённых наконец отечества сынами.
Вот брег Ахаии, и в нем святый союз
Бесстрашных воинов, свободных от упреков,
Достойных слыть в веках последними из греков.
А там, о вид прелестный для очей!
Где тихой, сребряной струей
Влюблённый зыблется Алфей,
Великолепный град и храм чудесный миру:
В нем сам присутствует Зевес.
Каков являлся он Омиру,
Когда певец богов будил живую лиру,
Таков и к Фидию опустился он с небес;
Оделся костию и златом,
И в облачении прекрасном и богатом
Воссел на блещущий престол.
Оттоле, радостный, он зрит обширный дол,
Где, лёгкие как птицы,
Со стуком мчатся колесницы;
Где от Эллады всей стекаются бойцы;
Епира всадники и критские стрельцы
Где силятся оспорить лавр победный;
Соплетшиесь где ломятся борцы;
Где кистень бьёт о кистень медный,
И где несчетных рук плеск раздает венцы.
Ты ль вслед мне предстаешь, несчастная Меосена,
Наследие Иракловых детей?
Ты пала, но гордись ещё судьбой своей:
Ты колыбель и гроб Аристомена.
А ты, о Спарта, град войны,
Народ, безжалостный к убогим!
Дивлюсь твоим законам строгим,
Но отвращаю взор от грубой их страны.
Его к тебе простру, о Мантинея,
Где, победив граждан-тиранов строй,
Со славой, с радостью мертв фивский пал герои.
Иль им пойду блуждать лесистого Ликея
И звонкого Менала по холмам,
В вертепы тёмные, где Пана по следам,
К таинственным и шумным торжествам
Сбираются Аркадии все боги,
Сатиры ярые и нимфы легконоги.
Но вот вблизи и брег, где жил Агамемнон,
Вот Аргос и Микены.
Чертога древнего ещё остались стены.
Отсель он, греков вождь, отплыл под Илион;
Тут пал он жертвою измены,
А там Орестовой отмстил рукою он.
Но что, шумя, Эгейски волны
Мчат вдоль Аяксовых брегов?
Разбитые суда и чёлны
Несутся по верху валов,
И вкруг пролива оба полны
Снастей и трупов и голов.
Наряд их чуждый, образ дикий —
Твои всё жалкие рабы,
Мидян и персов царь великий!
Ты сих злосчастных жертв судьбы
Пригнал из Асии толпами;
Ты, моря оковав брега,
Как непокорного врага,
Безумец, сек его бичами;
Теперь где похвальба твоя?
Твоих бессмертных где дружины?
Ты рад, что быстрая ладья
Тебя спасает от кончины.
Бой незабвенный Саламины!
Блажен, блажен, кто был в тебе.
А вы, цвет Греции, Афины!
Вы, в -славной первые борьбе,
Вы, чтя всех выше благ свободу,
Домов, ни храмов не ценя,
Их в жертву предали огня —
Честь вам! позднейшему народу
Да будет ваш пример священ,
С почтеньем ищет взор мой слёзный
Сей пепл, отечеству полезный,
Разрушенных Паллады стен.
Но сон ли вижу я, или волшебным словом
Там камни движутся при Амфионе новом
И в стройной красоте восходят к облакам?
Ареев холм венчает девы храм;
Великолепные отверзты Пропилеи;
Подобный варваров шатрам
Вот пышный Одеон, и битвы в нем трофеи,
Корысть — Афинам честь и Ксерксу вечный срам;
А там
Ряд портиков, искусства диво,
Где Зевкса кисть и Фидиев резец,
Веселье взоров и сердец,
Друг с другом спорятся за первенства венец:
И мрамор дышит там, и древо краской живо.
Граждан несметное число
По стогнам всем волнуется, как море:
Кто к площади опешит, витий где в шумном споре
Правленья движется кормило и весло;
Кто в Академов сад, где, мудрости плодами
Питаясь, смертные равняются с богами.
Но гуще всех толпы и граждан и гостей,
На празднество молвою привлеченных,
Бегут в прекрасный дом игр, Вакху посвященных,
Где роскошь хвальная достойнейших мужей
Все чары собрала для слуха и для ока;
Где гений оживил предания веков,
Событья смертных и богов,
Борьбу великих душ с слепою властью рока,
Совокупив в одно для чувств и для умов
И пользу важного урока,
И прелесть сладостных стихов.
Из мрака лет давно минувших
Он диких выставил людей,
Невежества и буйства сном уснувших,
Одетых кожами зверей,
Упитанных сырыми их телами,
Или травой пустынь, или дубов плодами;
Вдруг сын земли, отважный Промефей,
Дерзнул на небеса — и для богов возжженный
Похитил огнь священный;
Опустился долу с ним, и вид нагих степей,
Согретый теплотой лучей,
Расцвел в единый миг: всё жизнию взыграло.
Искусства родились; пила, секира, рало
Проникли в глубь лесов; возделались поля,
Златою нивою оделася земля,
Из блат возникли сёлы,
Ткань лёгкую дало руно блеющих стад,
И крав сосцы — млеко, и мёд душистый — пчёлы,
И радость жизни — виноград.
Но небожители возревновали счастью;
Шлют казнь его творцу за хвальные дела:
Его жилище впредь — пустынная скала;
Ифестом жалостным и непреклонной Властью
Прикован к ней бессмертный сей Титан
И с ним беседует лишь старец Океан.
Но что сильней души великой воли?
Против неё ничто Зевесов гром:
Один своей провидец доли,
С спокойным Промефей челом
Ждёт внука-мстителя, кто цепь его развяжет;
Живой утробой он орла насытит глад,
Падёт в бездонный ад,
Но тайны ввек мучителю не скажет.
Судьба исполнилась, и веки протекли,
И Промефея длань Иракла овободила:
Плен разума расторгла сила,
И вечный мир настал меж неба и земли.
Но между тем как все с безмолвным удивленьем
Вперили ум, и слух, и взор
И, плавно двигаясь под лирным строем, хор
Гремит таинственным, высоким песнопеньем, —
За ратью рать идёт от Тибра берегов.
Пред ними смолкло всё; лишь рёв трубы военной
И грустный стук оков
До края слышится вселенной.
Величье краткое! вновь воинов толпы,
Как тучи снежные, от севера несутся.
Державы Римския огромные столпы,
Разимы вновь и вновь, трясутся
И с треском рушатся на прах.
Везде грабёж, убийство, страх,
Смесь странная племён и нравов и языков;
И музы робкие на трепетных крылах,
Сих варваров страшася буйных криков,
Сокрылись от земли „в спокойных небесах.
Один!.. что делать мне? кто мне подаст спасенье?
И кто бы укротить неистовых возмог?.
Но что! зрю новое, чудесное явленье:
Нисшел любви весёлый бог.
Не тот слепой младенец Афродиты,
С которым в Пафосе резвилися Хариты;
Но рыцарь-юноша с смеющимся челом.
Как лебедь белый конь резво под ним кружится,
А тот на нем скача, стрельбою веселится.
С ним рядом кроткая сопутница его —
Взаимность имя ей; с кумира своего
Глаз не сведет она, как тень с ним неразлучна.
Его забава — всех язвить иглами стрел;
Но язвы их целить — благий её удел,
И, благо в сем творя, сама благополучна.
При ней чета подруг:
Одна есть Искренность младая,
А Верность скромная другая.
У рыцаря ж усердных двое слуг:
Неутомимые повсюду скороходы,
Готовые за ним сквозь огнь и воды.
Один, склонив хребет, плечами дюжий Труд
Несёт тяжелое припасов нужных бремя;
Другой — Терпеж, страдалец всех причуд;
Смиренный раб, обняв златое стремя,
Из милости ждёт взгляда одного,
И счастья миг, когда сподобится его,
Ему наградою за долгой скорби бремя.
Я зрю: толпою к ним бегут со всех сторой
Вожди и воины, суровые дотоле,
Амур, как царь, дарит им свой закон,
И все покорствуют его волшебной воле.
И вот красавицы, кого ревнивый страх
Таил во мрачных теремах,
Как вешние цветы от плена свободились;
И храбрые упали к их ногам,
И с новым рвеньем устремились,
Чтоб их понравиться очам,
К опасностям, к трудам,
За подвигом, за славой
И в дальний путь и в бой кровавый.
В дни празднеств поприще им растворяет честь;
И витязи съезжаются толпою,
Горя желанием награду приобрести
Даруемую им прекрасною рукою.
Свою тем Даму превознесть
И с ней себя хвалою.
Едва успеет око счесть
Отважных всех, готовых к бою.
Прекрасный вид: чуть рассвело,
Уже, как в улье рой шумящий,
Теснится зрителей несметное число.
Но вот и сонм бойцов блестящий:
Как бодро едут все они!
Как их доспехи, латы
И крепки и богаты!
Как статны их кони!
Как распущенные знамена их пестреют!
Как пышно шлемов их пернаты гребни веют!
Какие надписи на вещих их щитах!
Но глас трубы раздался медный —
Привстали всадники на крепких стременах.
Кому из них венец победный?
Ещё трубят — как вихрь иль гром
Пустились все; их глаз не видит боле;
Под ними застонало поле,
И стала пыль столпом.
Щиты дробятся, копья ломки
В куски летят, мечей булат
Частит удары громки
В стальные кольцы лат.
Не все и храбрые счастливы:
Тот ранен, тот упал; сильнейшая рука
Из седл их вышибла, и кони их ретивы
Ржут, в поле мчась без седока.
Редеет бой. Один воитель
Остался наконец,
Счастливый прочих победитель.
Ему награда и венец;
Ему сей шарф златой, царевны рукоделье.
Сей богатырский меч (в дни давней старины
Он был предмет войны,
И нет ему цены).
Торжественник! полно твоё веселье:
Со всех сторон к тебе несётся похвала;
И та красавица, которая была
Одна из всех тебе мила,
Уже с улыбкою небесной
Тебя надеждою дарит награды лестной,
Которую давно любовь твоя ждала.
Но более ещё ты счастия достоин,
Коль, столько ж сладостный певец, как храбрый воин,
Со славой равною двойной окончишь труд:
Руками, грозные нанесшими удары,
Коснёшься звонких струн гитары
И нежным пением прельстишь Любовный суд.
Так, рыцарь тот из всех зовется совершенным,
В ком к женщинам любовь и трубадуров дар —
Краса и цвет достоинствам военным.
Не мене оттого горит в них бранный жар;
Не век им праздновать веселью и покою.
Лишь зацветут поля весною
И труб раздастся рёв,
Уже в них дух кипит войною,
И каждый агнец вышел лев.
От устья Тагова до дальней Палестины,
Летая молнией, разят они врагов,
И часто вспять от горсти сих бойцов
Ордами бегали срацины.
За ними на крылах дух устремился мой.
Какие подвиги, удары, смерти, раны!..
Какие страшные собрались предо мной,
Подобно грезам сна, живые великаны!..
Неужли сон мысль оковал мою?
Нет; нет, в лице их узнаю:
Вот Мавров Молот Карл, Европы всей спаситель;
Вот Кампеадор Сид, отцовой чести мститель;
Вот веры щит — Годфред; вот сердцем лев — Ричард;
Вот страха и упрек не знающий Баярд;
И наши, вот они: и Святослав великий,
Царьградоких кесарей соперник полудикий;
И, половцев гроза и страх,
Краса владык, венчанный Мономах,
И два Мстислава, честь России,
Два храбрые, столпы святой Софии;
И Невский, и Донской!..
Я вижу, движется их строй,
Их очи смотрят, грудь их дышит…
Промолвите, герои древних лет!
Да глас ваш жадный слух услышит;
Хочу рукой моей коснуться вас… Ах! нет!
Нет их! нет никого! мечта воображенья
Мой обманула взор: зарытые землёй,
Для них нет боле пробужденья.
Один, в тиши ночного бденья,
Я здесь с душой, смущённой от скорбей!
Вокруг меня зари свет слабый льётся;
Лице горит, мрет голос, сердце бьётся,
И слезы каплют из очей.
