Цену человеку смаху не поставишь.
Мудреное это дело.
Недаром пословица сложена:
Человека узнать - пуд соли с ним съесть".
Только этак-то, на мое разумение, больно солоно обойдется, в годах затяжно, да и опаска тут есть.
За пудом-то соли ты беспременно с тем человеком либо приятство заведешь, либо навек поссоришься.
Глядишь, неустойка и выйдет: либо по дружбе скинешь, либо по насердке зубом натянешь, - такому поверишь, чего и не было.
Нет, соляная мерка не вовсе к такому делу подходит.
Мои старики по-другому советовали:
- Обойди, - говорят, - человека не один раз да разузнай, какой он в работе, какой в гульбе, ловок ли по суседству, каков по хозяйству да по семейности.
Одним словом, огляди кругом, без пропуску.
Да еще наказывали:
- Гляди в полный глаз, не смигивай: это, дескать, соринка, то - пушинка, это - просто так, а то и вовсе пустяк.
А ты все прибирай: соринку в примету, пушинку - на память, так - за пазуху и пустяк в карман.
Помни: не велика зверина комар, а и от него оберучь не отмашешься.
И про то старики забывать не велели, чтоб со всякой стороны человека на полный вершок мерять.
Бывает ведь, - иной, как говорится, и поет и пляшет, а не послушать и не поглядеть.
И наоборот случается.
По всем статьям человек в нетунаях, а то и вовсе в дураках ходит, а с одного боку светит, будто блендочка в рудничных потемках.
Навеска ведь не малая.
Против лампешки, которая кверху коптит, а по бокам подмигивает, такая бленда дорогого стоит.
Ну, а та же блендочка - мизюкалка мизюкалкой против шахтного фонаря.
Про нонешний рудничный свет моим старикам, понятно, и во сне не виделось, а все-таки у них на больших подземных работах у главного подъемного ствола ставился особый фонарь.
Круговым назывался.
Он был много больше бленды, светильня у него потолще и какие-то в нем угольчатые стеклышки круговой лесенкой ставились.
Главная сила в этих стеклышках да лесенке и была.
Чуть лесенка прогиб дала, либо какое стеклышко замутилось, сразу на шахтном дворе темно станет.
А когда все в исправности, фонарь гонит свет ровно и сильно и большой круг захватывает.
Силу фонаря разгадать просто оказалось, а вот почему люди по- разному светятся - это еще понять и понять надо.
Стеклышек, поди-ко, никому не поставлено.
У каждого две руки, две ноги, и в голове начинка не из гнилой соломы, а разница выходит большая.
Один от всех печеней пыхтит-старается, а никому от него ни свету, ни радости.
Другой опять к одному какому делу сроден, а в остальном бревно-бревном.
Есть и такие, что будто играючи живут, и во всем им удача.
Лошадь купят - она и воз везет и в бегу от рысака не отстает.
Женится - ребята пойдут мост- мостом, как груздочки после дождя, один другого ядреней, и жена не чахнет.
Всякая работа у такого удачника спорится, и на праздничном лугу ни от песенников, ни от плясунов такой не отстанет.
Вот и пойми эту штуку!
Старики про такой приметный случай рассказывали.
Не помню, в котором заводе был подмастерье при прокатном стане, прозваньем Гриньша Рыбка.
Парень не то чтоб сильно могутный.
Ну, все- таки здоровый и на работу ловкий.
Известно, при прокатке медвежьим обычаем топтаться не приходится, пошевеливаться надо.
Гриньша и пошевеливался веселенько.
Со стороны смотреть любо.
Другие, которые на прокатке, тоже народ складных статей.
Были иные и рослее и могутнее Гриньши, а выстоять против него никому не удавалось.
Податнее всех у него работа шла, и браку никакого.
При таком положении, понятное дело, без завистников не обойдешься, а тут еще и поводок был.
Чуть ли не в одной смене с Гриньшей стоял Михалко Гвоздь.
Мужик в тех же годах, и по работе его ничем не похаешь.
Тоже в самолучших прокатчиках считался.
Лицом чистяк, ус богатый, глаз с искоркой.
Прямо сказать, из таких, на кого девчонки да и молодые бабенки заглядываются: на мою бы долю такой пришелся.
Против этого Михалка Гвоздя у Гриньши неустойка случилась по житейскому делу.
Они, видишь, как еще неженатиками ходили, на одну девушку нацелились.
Не то чтоб богатая невеста, а из того девьего слою, про который говорят: не разберешь, чем взяла, веселым обычаем, густой бровью али крутым плечом.
Михалко Гвоздь сперва вроде опередил Гриньшу.
Посватался, рукобитье сделали, насчет дня свадьбы уговорились.
А Гриньша все-таки не отстает, свое нашептывает девушке:
- Неуж ты,
Аганюшка, своей судьбы не чуешь?
Аганюшка слушала-слушала эту песню, да и учуяла свою судьбу; убегом за Гриньшу выскочила.
Ее родня, понятно, шум подняла.
Как так, по какому праву?
Этак станут, так и на свадьбе не погуляешь.
Гриньше грозили:
- Мы, дескать, этого вьюна-рыбу на поганой сковородке изжарим да собакам выбросим.
Гриньше это передавали, а он, знай, посмеивается.
- Вьюна, - говорит, - изжарить просто, да поймать не легко.
По времени утихомирились, конечно.
Видят, - согласно молодые живут, себе на радость, соседям на погляденье.
В работе друг от дружки не отстают и веселья не чураются.
Чего еще надо?
А Гриньша тут и подвернул:
- Может, и теперь свадьбу отгулять не опоздали?
Мы с женой не прочь от этого, потому - без свадебной гулянки чего-то не хватает.
Аганина родня и растаяла от таких слов.
Уж не вьюном Гриньшу зовут, а Рыбкой навеличивают да нахваливают:
- Рыбка - рыбка и есть.
Поглядеть на него весело.
Ловкий парень, что говорить!
С таким мужем Аганя не затоскует.
Близко к первым родинам свадьбу справили.
Отгуляли честь-честью, сколько достатку хватило.
Даже и те, кто еще сомневался в Гриньше, после свадебной гулянки в одно слово заговорили.
- Такого мужика поискать!
Ну, а Гвоздь все-таки не забыл своей обиды, он, конечно, тоже женился.
Хорошую девушку взял, а против Гриньши злобу все-таки имел.
По работе не один раз подвести хотел, да Гриньша тоже поглядывал и всякий подвох слету узнавал.
С первых годов, случалось,
Михалко Гвоздь и драку затевал, на кулак свой надеялся.
Мужик могутный.
Со стороны поглядеть - расшибет, а на деле не то оказывалось.
Рыбка, глядишь, сверху сидит да Гвоздю гвозди заколачивает.
На другой день в прокатном сойдутся.
Гриньша ничем-ничего, веселехонек, а у Михалка кругом синяки да шишки понасажены.
С годами это прошло, конечно.
Оба мастерами стали, только разница между ними большая.
У Михалка и ус завял и глаз помутнел, а Гриньша похаживает, как в молодые годы, будто и не постарел нисколько.
И жена у него - Аганюшка-то - ребенка принесет, ровно цвету себе добавит.
Михалка завидки берут: почему такое?
Вот он и придумал:
Неспроста это, беспременно тут какая-нибудь тайность есть!
Жив не буду, а разузнаю все до тонкости".
Ну, мужик въедливый.
Недаром Гвоздем прозвали.
Не только сам этим занялся, многих других подбил, - подглядывать да разузнавать стали.
Время тогда темное было, пустякам разным верили.
Вот и пошел разговор о каких-то тайных родинках на теле да о счастливой рубашке.
Только бабка, которая Гриньшу принимала, не дала ходу этим разговорам.
- Никаких, - говорит, - тайных родинок на теле не было и счастливой рубашки не бывало.
Потом сплели, будто Гриньша каждое лето, в Иванову ночь, ходит в лес за тайной травкой.
Не по один год в эту ночь подкарауливали, не пойдет ли куда Гриньша, а он себе спит-похрапывает на холодке, под навесом.
Тут еще что-то придумали, только видят, - пустое дело.
Живет мужик в открытую, от людей не таится, худого другим не делает, а кому и помогает по своей силе-возможности.
Тогда и решили: спросим самого.
Выбрали часок, собрались, да и говорят:
- Скажи,
Григорий Зотеич, по какой причине у тебя всегда в делах удача?
В работе спорина, по семейности порядок и по домашности гладенько катится.
Нет ли в том деле тайности?
А Егорша Задор еще полюбопытствовал:
- Дело, конечно, прошлое, а только дирался ты не один раз с Михаилом Гвоздем.
Всем нам ведомо, что Гвоздь крепче тебя и в развороте не уступит, а почему всегда ты долбил Гвоздя, а ему ни разу не довелось тебя поколотить?
Гриньша и объяснил по совести.
- Никакой, - говорит, - тайности в том деле нет, а только я приметливый и ни одно дело ниже другого не ставлю.
По-моему, хоть железо катать, хоть петли метать, хоть траву косить али бревна возить - все выучка требуется и не как-нибудь, а по-настоящему.
Если какое дело не знаю, за то не возьмусь, а придется, так сперва поищу, у кого поучиться, чтоб по-хорошему вышло.
Простое, скажем, дело литовку отбить, либо пилу наточить.
Всяк будто умеет, а на поверку выходит - из сотни один.
Вот я и гляжу, у кого литовка самоходом идет и мохров не оставляет, у кого пила сама режет, только наднеси.
У тех, значит, и учусь, - и ладно выходит.
Ну, кругом себя тоже смотреть не забываю.
Без этого нельзя.
Ежели, к примеру, ты семью завел, так об этом днем и ночью помнить обязан.
Последнее дело, коли себя в исправности содержишь, а ребят балуками да неслухами вырастишь.
Большого догляду да забот это дело требует.
Рассказал этак-то и говорит:
- Вот и вся моя тайность: ни одно дело пустяком не считаю и кругом себя гляжу.
И касательно драчишек с Михаилом то же самое.
К дракам у меня охоты не было, ну, знал, - без этого на веку не проживешь, вот и примечал с малолетства, в какую косточку стукнуть больнее.
Этим Михаилу и брал.
Сила у него, конечно, медвежья, а сноровки нет.
Думает, - драться без учебы можно, а оно не так.
Не найдешь такого, чтобы без сноровки обошлось, а где она - там и выучка.
Рассказал Гриньша по-честному, как сам понимал, а многие все- таки ему не поверили, при своем остались, - счастливым, дескать, уродился.
Гвоздь, как узнал про этот разговор, только рукой махнул:
- Слушайте вы его!
Он наскажет!
Мало ли приметливых людей, да не у всякого такая удача!
Беспременно тут тайность есть, да найти ее не можем.
Только и Михаилу слушать не стали: ребячий, дескать, разговор.
Так настояще и не решили, а ведь Гриньша правду говорил.
По теперешним временам это виднее стало.
Недавно вон одного вальцовщика в книгу почета записывали.
Так и сяк поворачивали, а на одно вышло.
По своей работе лучше всех, и ребята у него отличники, свою учебу не забывает и даже по картошке на первое место среди своих заводских вышел.
Одним словом, круговой фонарь.
Только как он в партии состоит, по-другому его похвалили:
- С которой стороны ни поверни - все- коммунист.
