Он был пьян, но "по-офицерски" шёл ровной, хотя чуть "деревянной" походкой по проезжей части рядом с тротуаром, придерживая шашку левой рукой, и не отдавая честь приветствующим его младшим по чину, лишь коротко кивая в ответ.
Опьянение выражалось в особой сосредоточенности к цели, и, как мотылёк летит на свет свечи, он шёл из темноты окраины, поднимаясь к освещённому центру города. Был живым и шёл потому, что несколько часов назад командир третьего взвода унтерцер Прянишников, перед тем как кинуть в пулемёт миллсовскую гранату и попасть под очередь, крикнув - Не лезь, Георгич ! - толкнул его, своего командира роты в грудь так, что он скатился под насыпь. На " ты"... всё время, что он его знал - только " Вы... Ваше Благородие"..
... Отослав ординарца за помощью, он с третьим взводом прорвался к насыпи "железки", искорёжил пути и стал штурмовать "летучку" - паровоз с броневагоном. Красные отходили, бой заканчивался, возбуждённые победой, они сгрудились у взламываемой бронедвери, и за лязгающими звуками ни он, и никто другой, не заметили , как в броневагоне открыли в полу люк , спустили турельный "максим", и в упор ударили длинной на пол-ленты очередью по взводу, и короткой, за секунду до взрыва гранаты, по Прянишникову. Подоспевшие из первого взвода, взобравшись на крышу броневагона, кинули в вентиляционную трубу несколько "бутылочных" и миллсовских гранат... Потом наступила тишина...
Он долго сидел, не зажигая света и не сняв обмундирования, в темной комнате домика на окраине, где квартировался, пока в дверь осторожно не постучали. Командир первого взвода немолодой унтер-офицер поставил на стол керосиновую лампу с прикрученным фитилём и, отступив на шаг, застыл у двери.
- Что, всех ? Да, я знаю - всех ...
- Так оно как, Ваше Благородие, оно понятно... Пулемёт опять же... с десяти шагов... Прянишников, видать, в сторонке чуток был, вот, и успел перед смертью гранатку-то...
- Вместе мы с ним стояли, оттолкнул он меня... понимаешь, оттолкнул !
- А, как же Иначе... иначе нельзя никак, Алексан Георгич, командира-то своего... ни по совести нельзя, ни по присяге....
- Ты, Саввич, самогону принеси мне, покрепче что бы...
- Не извольте беспокоиться, Ваше Благородие, Вы пока умываетесь - тактично напомнил унтер-офицер - всё, как есть, будет...
При свете " Летучей мыши " во дворе у колодца он долго смывал с лица, рук пыль, пот и брызги запекшейся крови третьего взвода. Ординарец лил ему на руки холодную воду из ведра и всё отворачивал голову, словно боясь смотреть ему в лицо. Войдя в комнату, он увидел на столе "четверть", наполовину наполненную чуть мутноватым самогоном, нарезаный хлеб, пучок зелёного лука и несколько "крашенок" . " Господи, ведь Пасха завтра.."
Потом он , наливая по пол-стакана и, отламывая лишь маленькие кусочки хлеба, пил за Прянишникова, за молодого Зуева, запевалу взвода, с чУдным редким голосом, за всегда угрюмого Семыкина, пил за весь взвод. Опьянение не наступало, не отупляло, оно лишь собралось в тугой болевой комок и давило изнутри на лоб, и, тогда он, замедленно-сосредоточенно одевшись, затегнув все пуговицы и крючки, шагнул перед уходом к зеркалу и понял, почему ординарец старался не смотреть ему в лицо.
" Поздравляю Вас, господин штабс-капитан... Вам, Александр Георгиевич, только двадцать шесть, а, виски уже седые..."
Темнота, казалось, придавливала к земле, как ТА тишина, и он шёл вверх по улице туда, где ярко горело электрическое освещение и была слышна музыка. Кто-то несколько раз окликал его, но он, наклонив голову в знак того, что слышит, шёл дальше.
" Бог мой, куда же я с таким ambre на бульвар !? - вдруг вспомнил он, и в ближайшей по ходу лавке, благо она ещё была не закрыта, попросил зёрен кофе.
На бульваре поздний вечер атаковал его ярким электрическим светом, звуками ресторанной скрипки, обрывками фраз, негромким женским смехом, и разжеваный кофе, если и сбил запах самогона, но никак не усталость дня, поэтому нужно было где-то присесть, где-то присесть... Оглядевшись, он заметил несколько летних столиков под полотняным навесом снаружи вдоль освещённых окон ресторана, и тонкую женскую фигурку в светлом платье и шляпке с большими полями, садившуюся за крайний, единственно свободный столик. " Чёрт, хотелось бы одному, но что уже..."
- Мадам, позвольте... - она подняла голову, и его почти ощутимо толкнуло взглядом нереально-синих глаз и, сбившись, задохнувшись от этой синевы, он виновато, как-то по-детски, договорил - ... мадемуазель, но все остальные столики...
- Да-да, конечно-конечно, присаживайтесь - быстро проговорила она и наклонила голову, снова прячась под полями шляпки.
Сидели молча, он -окончательно трезвея, она - по-девичьи украдкой разглядывая его из под полей шляпки.
" Какой же он бледный... глаза серые, а, виски... виски седые, такой молодой, а виски уже седые... "
- Что господа изволят заказать ?
- Круассан и стакан молока...
- Вам, господин штабс-капитан ? - мгновенно исправляя свою ошибку, обратился официант к нему...
- Что ? Ах, да... кофе... два кофе...
- С молоком ?
- Нет, черный... и крепкий...
- Одну минуту, одну минуту...
Он медленно, растягивая, с паузами пил кофе, осторожно скашивая глаза в её сторону, ему были видны из-под полей шляпки лишь локон волос и яркая бриллиантовая капелька серёжки... Он лихорадочно думал и никак не мог придумать - что, что же и как сказать, в голове крутилось только одно... " Вот сейчас она встанет и уйдёт...встанет и уйдёт...
" Господи, сделай так, чтобы он заговорил со мной... Пусть он скажет, хоть что-нибудь, и я ему что-нибудь отвечу... Господи... "
Она отставила стакан... " Вот сейчас... "
- Мадемуазель, ради Бога... простите... Я... Вы... Мы... -
" Ну, почему, ну, почему опять это - " МЫ ", как у лазаретного врача Рассказова, с его масляными глазками - Екатерина Андреевна, МЫ не могли бы с Вами после дежурства... а, у самого жена и двое детей... "
- Что Вы себе позволяете, господин штабс-капитан...! Как Вы смеете...! Вы... пьяны ! - она почувствовала запах спиртного...
- Да... никак нет... Я... Мы...
- УходИте, немедленно уходите...
- Но...
- У-хо-ди-те... по слогам почти прошептала она.
Он встал, застыв на несколько секунд у столика, затем чётко повернулся и, не оглядываясь, пошел по улице. Почти сразу встала и она, хотелось быстрее уйти, да, и нужно было идти в госпиталь на дежурство, идти в ту же сторону, но это, почему-то не огорчало её.
- Серж, ты обратил внимание на штабса, ну, который нам сейчас навстречу...- Она замедлила шаги, прислушиваясь...
- Это которого ты окликнул, а, он мимо...
- Да, нет, не то... Это - Воронов...
- Герой дня ?! Слушал на совещании, командующий так патетически... если бы не рота Воронова - нам бы сегодня изрядно...
- У него целый взвод положили разом у " летучки ", и его бы, верно, но, слышал, солдаты его собой закрыли...
- Романтично... Только нас с тобой наши-то, навряд ли, закроют, и звать как его - " Наш " не будут... - офицеры прошли мимо, она же остановилась, совершенно забыв, что нужно идти на дежурство... " Так вот почему он был так бледен... глаза, как остановившиеся, и, вовсе, совсем не пьян... солдаты его собой закрыли, а сами... он хотел что-то сказать... а, я накричала на него... Воронов, его фамилия Воронов... "
...А, он шел вниз по улице и улыбался, улыбался темноте, прятавшимся в ней домам и деревьям, небу, звёздам - он вспомнил, что третьего дня, навещая своих раненых в госпитале, он уже видел эту, казавшуюся знакомой, фигурку в платье сестры милосердия, она стояла в пол-оборота, и он видел только руку, поправляющую выбившийся из-под косынки локон сейчас уже знакомым жестом, и яркую капельку серёжки... " Завтра...завтра - Пасха... в церкви... нет, раньше... я разыщу её, легко разыщу, я попрошу прощения, я на колени встану... я... и в церкви на заутрене мы будем стоять рядом, нет - вместе... Господи, как хорошо, что - Пасха..."
...Дежурство было тяжёлым, ранним утром в госпиталь стали привозить раненых, говорили что красные все безбожники, специально пытались ворваться в город перед Пасхой, и раненых было много, очень много, перевязки, операции, и домой она вернулась поздним вечером, почти через сутки, не замечая от усталости ничего вокруг. Дома она села за стол, но есть не хотелось, она чувствовала в комнате запах эфира, который принесла с собой, она вся пропахла эфиром, а руки - карболкой, руки, которые гладил умирающий пожилой раненый, говорить он не мог, в уголках губ пузырилась кровь, она смотрела ему в лицо, и по её щекам текли слёзы, а, он гладил её руки, успокаивая... пока не умер, и его седая голова...
" Воронов.." - её как будто ударили, - " Штабс-капитан Воронов... я даже имени не знаю... где искать... как найти... в штабе должны знать... но, как... что я скажу !? ... скажу - нужно передать записку... просили... срочно... от... от знакомой..." Она схватила карандаш и листок почтовой бумаги... "Приходи..." - карандаш сломался, но в стаканчике были другие заточенные, "... те к столику завтра.." - но уже почти ночь, завтра Пасха, она зачеркнула " завтра ", " приходите, приходите к нашему столику..." Сдерживая себя, чтобы не побежать, она быстро шла к штабу в платье сестры милосердия, забыв переодеться. У подъезда штаба было пусто, ни людей, ни обычных, для дня авто, лишь часовой стоял у дверей.
- Мне нужно передать...записку для штабс-капитана Воронова...срочно..
- Извиняйте, барышня, у нас ноне дежурный Его Благородие поручик Щербатов, а, Вороновых мы не знаем... Вы это, завтра, с утречка приходите, не положено ночью у штаба, извиняте, Вы с утречка...Господи благослови, так ведь Пасха ноне...
Она села на ступени и заплакала...
- Господи, Боже мой, может, Вы домой, барышня ? - не дождавшись ответа, часовой достал свисток и негромко засвистел, вызывая разводящего.
- Так что вот, господин унтерцер, барышня пришли, Вороновых ищут, письмо передать и...плачут...
Пожилой унтер-офицер, видя платье сестры милосердия, не знал, как к ней обратиться, это в госпитале она - сестра, сестричка, а здесь...
- ...Вы кого ищщете ? - мягко спросил он, и, она, подняв голову от колен, посмотрела на на него с надеждой огромными синими заплаканными глазами
- Воронова, штабс-капитана Воронова, Вы должны его знать,
- Знаю я Его Благородие...в однем полке служили... его теперь все знают... а, Вы, простите, ему кем будете ?
- Я... его зна-ко-ма-я... медленно, почти шепотом ответила она.
- Такое дело... как рассказать-то Вам... Красные, противник, значит, под самое утро на приступ, в атаку пошли, конных много, пехоты... перед Пасхой, значит, прямо... - он медлил, и она, вся холодея, с ужасом смотрела на него...
- Рота его на окраине стояла и, стал-быть, первая в отражение пошла, а, он как командир, конешно - впереди, он у тебя завсегда впереди был, милая... его и солдаты промеж себя звали - " наш "... Убитый он, милая,.. сразу, наповал... побили их всех, всех до единого, ни он их, ни солдаты его не бросили, так всей ротой и полегли... Командующий сказал, что будет на похоронах, всех вместе их хоронять будут... Ты поплачь, милая...поплачь по нему, легче станет тебе...- но она только молча смотрела и смотрела, и, чтобы как-то отвлечь, утешить её, добавил
- Видал я его перед этим, пополнение ему в роту приводил, так он такой весёлый был, светился прямо весь... Пасха, говорит, и ещё...счастье...
- так и сказал.. это, я так понимаю, про тебя он, милая, говорил...
- По-че-му про ме-ня ?
- Ну, а, про кого же, как не про тебя, касатушка, других-то у него и не было отродясь... Ты не ходи на погребение, не ходи...
- Но... как же... мож-н-о-о...
- Не ходи. Ты живым его помни...Иди домой, иди, милая, я прикажу, проводят тебя до дому...
- Не надо, уже ничего не надо...
Шла по улице, не замечая никого, не видя шедших, молча и тихо ступавших за ней двух провожатых-солдат, а навстречу ей шли к заутрене.
Послесловие:
Через три дня посыльный офицер передал ей небольшой пакет.
В нём были орден Св.Георгия IV степени с выпиской из приказа за 1916 год,серебряный портсигар,
знак Ледяного похода "Терновый венец", фотографическая карточка молодого подпоручика,
и записка
" ...По отсутствию данных о родных и наследниках штабс-капитана Воронова А.Г.,
зная о Вашем чувстве к нему, по решению офицерского собрания полка передаю Вам награды и
личные вещи...... Командующий..... генерал -лейтенант... "
28- 29 апр.2013.
