Мне повстречался дьяволенок,
Худой и щуплый - как комар.
Он телом был совсем ребенок,
Лицом же дик: остер и стар.
Шел дождь...
Дрожит, темнеет тело,
Намокла всклоченная шерсть...
И я подумал: эко дело!
Ведь тоже мерзнет.
Тоже персть.
Твердят: любовь, любовь!
Не знаю.
Не слышно что-то.
Не видал.
Вот жалость...
Жалость понимаю.
И дьяволенка я поймал.
Пойдем, детеныш!
Хочешь греться?
Не бойся, шерстку не ерошь.
Что тут на улице тереться?
Дам детке сахару...
Пойдешь?
А он вдруг эдак сочно, зычно,
Мужским, ласкающим
Признаться - даже
И жутко было это в нем)
Пророкотал:
Что сахар?
Глупо.
Я, сладкий, сахару не ем.
Давай телятинки да супа...
Уж я пойду к тебе - совсем".
Он разозлил меня бахвальством...
А я хотел еще помочь!
Да ну тебя с твоим нахальством!
И не спеша пошел я прочь.
Но он заморщился и
Захрюкал...
Смотрит, как больной...
Опять мне жаль...
И
Тащу, трудясь, к себе домой.
Смотрю при лампе: дохлый, гадкий,
Не то дитя, не то старик.
И все твердит:
Я сладкий,
Оставил я его.
Привык.
И даже как-то с
Совсем сжился я наконец.
Он в полдень прыгает козленком,
Под вечер - темен, как мертвец.
То ходит гоголем-мужчиной,
То вьется бабой вкруг меня,
А если дождик - пахнет
И шерстку лижет у огня.
Я прежде всем себя тревожил:
Хотел того, мечтал о том...
А с ним мой дом... не то, что ожил,
Но затянулся, как пушком.
Безрадостно-благополучно,
И нежно-сонно, и темно...
Мне с дьяволенком сладко-скучно...
Дитя, старик,- не все ль равно?
Такой смешной он, мягкий, хлипкий,
Как разлагающийся гриб.
Такой он цепкий, сладкий, липкий,
Все липнул, липнул - и прилип.
И оба стали мы - едины.
Уж я не с ним - я в нем, я в нем!
Я сам в ненастье пахну
И шерсть лижу перед огнем...
