Глафира

Багровою сиренью набухал

Купецкий город, город ястребиный,

Курганный ветер шел по Иртышу,

Он выветрил амбары и лабазы,

Он гнал гусей теченью вопреки

От Урлютюпа к Усть-Каменогору…

Припомни же рябиновый закат,

Туман в ночи и шелест тополиный,

И старый дом, в котором ты звалась

Купеческою дочерью — Глафирой.

Припоминай же, как, поголубев,

Рассветом ранним окна леденели

И вразнобой кричали петухи

В глухих сенях, что пьяные бояре,

Как день вставал сквозною кисеей,

Иконами и самоварным солнцем,

Горячей медью тлели сундуки

И под ногами пели половицы…

Я знаю, молодость нам дорога

Воспоминаньем терпким и тяжелым,

Я сам сейчас почувствовал ее

Звериное дыханье за собою.

Ну что ж, пойдем по выжженным следам,

Ведь прошлое, как старое кладбище.

Скажи же мне, который раз трава

Зеленой пеной здесь перекипала?

На древних плитах стерты письмена

Пургой, огнем, июньскими дождями,

И воткнут клен, как старомодный зонт,

У дорогой, у сгорбленной могилы!

А над Поречьем те же журавли,

Как двадцать лет назад, и то же небо,

И я, твой сын, и молод и суров

Веселой верой в новое бессмертье!

Пускай прижмется теплою щекой

К моим рукам твое воспоминанье,

Забытая и узнанная мать, —

Горька тоска… Горьки в полях полыни…

Но в тесных ульях зреет новый мед,

И такова извечная жестокость —

Все то, что было дорого тебе,

Я на пути своем уничтожаю.

Мне так легко измять твою сирень,

Твой пыльный рай с расстроенной гитарой,

Мне так легко поверить, что живет

Грохочущее сердце мотоцикла!

Я не хочу у прошлого гостить —

Мне в путь пора. Пусть перелески мчатся

И синим льдом блистает магистраль,

Проложенная нами по курганам, —

Как ветер, прям наш непокорный путь.

Узнай же, мать, поднявшегося сына, —

Ему дано восстать и победить.

1930