(Легенда XIX ст.)
Что за волненье в рядах журналистики?
Жалкий, испуганный вид!
Жертвенник пуст, и журнальные мистики
Бросили скит.
Туники смятые, лица печальные,
Очи тревогой горят,
Стонут и плачут витии журнальные
Все зауряд.
Хроники в трауре; сонная критика
К нам нагоняет тоску,
Лиры не тронуты, даже, взгляните-ка,
Смолк и «Куку»…
Где же их жажда труда и опасности,
Где их походы за дам,
Даже погас перед статуей гласности
Вдруг фимиам.
Что ж их тревожит? игра ли фантазии?
Слава ли сводит с ума?
Или холера идет к ним из Азии,
Или чума?
Иль, наконец, им грозит наводнение,
Новый всемирный потоп?.
Нет! их иное пугает сомнение,
Хмурит их лоб.
Ужас наводит чума азиятская,
Страшен холеры возврат,
Но наказание послано адское
Хуже в стократ.
Враг их явился под гаерской маскою!
Нет от беды оборон…
Имя ж ее (хоть зовут свистопляскою)
Есть «Легион»!
Ходит она словно тень неотвязная
И, потешая народ,
Ловит всё пошлое, всё безобразное, —
Ловит и бьет.
Что б ни увидела, что б ни заметила,
Пусть лишь сфальшивит где звук, —
Так эпиграммою прямо и метила,
Дерзкая, вдруг!
Мысль, уж преданьем давно освященную,
Нужно, так, смотришь, казнит,
Даже Буслаева — личность ученую
Не пощадит.
Жрец журналистики пляской скандальною
Назвал ту пляску с тех пор,
И похоронную песнь погребальную
Пел хроникер.
Пел он протяжно, — жрецы ж, сняв сандалии,
Древних молили богов,
Чтоб не смущал этот свист вакханалии
Старческих снов.
1861
