Как всё-таки глупо бывает вначале:
суровым призваньем по-детски горды,
мы счастья презрительно не замечали,
на свежем снегу оставляя следы.
И лишь у минувшего вязких развалин,
когда собирает в дорогу рожок,
светло и мучительно я благодарен
за чистый у наших коттеджей снежок.
За свет в биллиардной: игроцкие шутки
под крепкий портвейн и дуплет от борта;
и лёгких студенток короткие шубки,
и радость, и робость, и пар изо рта.
За то, что с похмелья больными глазами,
томясь маятой и бессильем веков,
в потёртой фуфайке в пустом кинозале
на гордом рояле играл Росляков.
За лёгкость скольженья на лыжах казённых,
и чувство: прибавить чуть-чуть — и взлетишь,
за ветер свистящий в полях занесённых
и звёздных прогулок хрустящую тишь.
Такие в сугробах застывшие липы
я в будущей жизни уже не найду
и эти навстречу спешащие скрипы
по мягкому снегу, по чуткому льду.
