Баснь
Алчбою изнурен несытою паук,
Услышав вкруг себя мух скучный шум и зук,
И глада своего закрывши тем причину,
Вокруг себя, как сеть, расставил паутину.
Он насекомым всем животным приказал,
Чтоб преходить никто чрез ону не дерзал,
А кто дерзнёт, тому казнь смертную уставил.
Тут шершень сквозь её полёт свой вдруг направил,
Жужжанием своим предерзким зашумел,
И сеть его пробив, он быстро пролетел.
Зря муха на сие, исполненна боязни,
И видя, что паук оставил грех без казни,
Конечно, мнила, казнь вотще положена.
Сквозь мрежу пролететь дерзнула и она,
Простёрши крылья вдруг пустилася без страху,
Пробиться сквозь плетень лишь думала с размаху,
Как, зажужжав, она запуталась в сетях;
Не в силах ускользнуть трепещет, видя страх.
Рыданьем пробужден трепещущей и стоном,
Идёт паук, свой глад скрывая под законом.
От страху обмерла, дух притаила свой.
Он, думая, что спит, растрогивал рукой.
«Начто ты, — говорил, — устав мой нарушаешь?
И с шумом ты мою ограду разрушаешь?»
«Я ль, — муха вопиет, — разрушила твой дом?
То шершень учинил, пустившись напролом,
Он бурными прервал крилами паутину,
И подал тем и мне он к смелости причину.
Коль ревом он тебя не возбудил от дум,
То льзя ль, чтоб слабый мой тебя встревожил шум?
Когда потряс, летя, тобою он и домом,
Жилище всё твоё своим наполнил громом,
Ты скрыл в молчании, и будто не слыхал,
Спокойно на его неистовство взирал.
Я, мня, что твой приказ была едина шутка,
Пустилася за ним без дальнего рассудка».
— «Ты знаешь, — рек паук, — за дерзость смертна казнь».
— «Почто ж, — рекла она, — презрев сию боязнь,
Лишь шершень за рубеж преходит твой безбедно?
А мне проползть нельзя чрез твой предел безвредно.
Ах, мне ль одной закон! И мне ль одной устав!
Не видна ль и впотьмах таких криви? зна прав?»
— «Умна, — паук сказал, — и рассуждать умеешь,
И умствовать ещё ты и в оковах смеешь;
Но разности в речах избегнуть не могла:
Раз рубежей, другой пределом нарекла.
За шершнем далеко отсель гоняться следом,
Промчался он давно, и путь его не сведом.
А если для шершней препоны мне крепить,
То паутину всю мне должно истощить.
Ты ближе от меня, и сла? бее ты в силах,
И мне голодному в твоих кровь сласше жилах».
Чуть муха глас дала: «Так разве для того...»
— «Я с голоду, — сказал, — не слышу ничего».
Вдруг с кровью иссосал любезну жизнь у мухи.
Подобным образом судьи бывают глухи,
Как с шумом кто летит сквозь паутину прав,
Хотя для всех равно предписанный устав.
