Это еще в те годы было. когда тут стары люди жили.
На том, значит, пласту, где поддерново золото теперь находят.
Золота этого... кразелитов... меди... полно было.
Бери, сколько хочешь.
Ну, только стары люди к этому не свычны были.
На что им?
Краэелитами хоть ребятишки играли, а в золоте никто и вовсе толку не гнал.
Крупинки желтеньки да песок, а куда их?
Самородок фунтов несколько, а то и полпуда лежит, примерно, на тропке, и никто его не подберет.
А кому помешал, так тот его сопнет в сторону - только и заботы.
А то еще такая, слышь-ко, мода была.
Собираются на охоту и наберут с собой этих самородков.
Они, видишь, маленькие, а увесистые.
В руках держать ловко и бьют емко.
Присадит таким, так большого зверя собьет.
Очень просто.
Оттого нынче и находят самородки в таких местах, где бы вовсе ровно золоту быть не должно.
А это стары люди разбросали, где пришлось.
Медь самородну, ту добывали маленько.
Топоры, слышь-ко, из нее делали, орудию разную.
Ложки-поварешки, всякую домашность тоже.
Гумешки-то нам от старых людей достались.
Только, конечно, шахты никакой не били, сверху брали, не как в нонешнее время.
Зверя добывали, птицу-рыбу ловили, тем и питались.
Пчелы дикой множина была.
Меду-сколько добудешь.
А хлеба и званья не было.
Скотину: лошадей, напримерно, коров, овцу - не водили.
Понятия такого у них не было.
Были они не русськи и не татара, а какой веры-обычая и как прозывались, про то никто не знает.
По лесам жили.
Однем словом, стары люди.
Домишек у них либо обзаведенья какого - банешек там, погребушек - ничего такого и в заводе не было.
В горах жили.
В Думной горе пещера есть.
С реки ход-от был.
Теперь его не видно, - соком завалили.
Поди, сажен уж на десять.
А самоглавная пещера в Азов-горе была.
Огромаднейшая - под всюе гору шла.
Теперь ход-от есть, только обвалился будто маленько.
Ну, там дело тайное.
Об этом и сказ будет.
Вот живут себе стары люди, никого не задевают, себя сильно не оказывают.
Только стали по этим местам другие народы проявляться.
Сперва татара мимо заездили: по подгорью от Думной горы к Азов-горе тропу протоптали.
С полдня на полночь, как из оружья стрелено.
Теперь этой тропы не знатко, а старики от дедов своих слыхали, будто ране-то видно было.
Широкая, слышь-ко, тропа была, чисто трахт какой, без канав только.
Ну, ездят и ездят татара.
В одну сторону одни товары везут, в другу-други, а насчет золота ничего.
Видно, сами не толкуют, либо случая такого не подошло.
Стары люди сперва прихоронились.
Потом видят, - никто их не задеват-стали жить потихоньку.
Птицу-рыбу полавливают, золотыми камнями зверя глушат, медными топорами добивают.
Вдруг татара что-то сильно закопошились.
Целыми утугами на полночь пошли, и все с копьями, с саблями, как на войну.
Мало спустя обратно побежали.
Гонят, свету не видят.
А это Ермак с казаками на Сибирь пришел и всех тамошних татар побил.
Которые пособлять своим приходили, и тех до смерти перепугал.
Как дело тогда внове было - из оружья стрелять, татара
этой стрельбы и забоялись.
Казаки, слышь-ко, ране вольные были, и на Сибирь они уж проданные пришли.
Купцам продалися, а царь их во все задарил.
Набольшему - Ермаку-то - свою серебряную рубаху царь послал.
Так Ермак той рубахи с себя не сымал.
Гордился, значит.
Так и утоп в ей - в царском-то подаренье.
Как умер Ермак, тут баловство и развелось.
Ну, мало ли худых людишек к казакам налипло.
Они и давай хозяевать, как кому любо.
Возьмут, кого им надо, за горло.
Подавай того-другого.
Баб хватают, девчонок, вовсе подлетков и протча.
Однем словом, баловство развели -хуже некуда.
Одна такая ватажка и объявилась в здешних местах.
Небольшая ватажка,-пеши пришли; а вожак, видать, грабастенькой попался.
Эти сразу золото сметили.
Хватовщина пошла, чуть до смертоубойства не дошло.
Потом образумились, видят - золота много, с собой не унесешь.
Что делать?
Туда-сюда зачали соваться, нет ли где жила близко, лошадей добыть.
И набежали так-то на старых людей.
Сейчас спрашивать, конечно:
- Что за народ?
Какой веры-племени?
Какому царю ясак даешь? - Стали так-то наступать на старых людей.
Те им свое маячат,- дескать, ваша нам не нужна, наша вам не мешает, - проходите мимо.
Казачишки опять на испуг берут.
Из оружья - пальнули.
Стары люди испужались, - в гору побежали.
Казачишки за ими, думают так и есть -победили, а не тут-то было.
Стары люди смелые были.
Это они сперва только испужались.
Думали, огонь, напримерно, с неба.
Ну, потом отошли.
И здоровые были.
Добежали, значит, до пещеры своей, да как начали казачишек золотыми камнями пушить, знай, держись.
Чуть не всех заколотили, казаков-то.
Двое либо трое все ж таки убежали.
А стары люди и гнаться за ими не думали.
Утурили - и ладно.
Пущай- де идут, куда им надо.
Лишь бы к нам больше не лезли.
Подивились на убитых, что у них нахватано у каждого желтых камешков через число, как только тащили экую тягость, а того не смекнули, на что им эти камни.
По-своему думали, что тоже для бою набрали.
Осмотрели оружья убитых, а одно было заряжено.
Вот один из старых людей вертел, вертел оружье-то, копался, копался, оно и пальнуло.
Сполоху наделало, самого маленько, ушибло, а никого не убило.
Тут стары люди и домекнули, что это не с неба огонь.
Стали доходить, как бы еще пальнуть.
Оснимали мертвых, все перещупали, осмотрели, обнюхали.
Порох нашли, свинец рубленый, а что к чему, так и не добрались.
А те трое-то, которые убежали, вышли-таки к своим.
Обсказали своему начальнику - напали, - дескать, на нас незнамые люди и чуть не всех побили; трое вот только и выбежали.
Начальник, - может, он пьяный был, - "ладно", - говорит.
Время, конечно, военное, - Сибирь покоренье-то.
Мало ли всяких случаев было.
Побили и побили.
На том дело и заглохло.
А про золото те не сказали.
Думают, так и есть - погулям, потешимся.
Только золото, оно и золото.
Хоть веско, а само кверху лезет.
Его, видишь, первым делом разменять требуется.
Тут они оха и поймали.
Хватали самородки покрупнее, а как с таким объявишься?
Сейчас спросы- расспросы, где взял...
Догадались все-таки.
Раскрошили самородки на мелочь, да и понесли купцам продавать.
А уж таиться стали один от другого.
Известно, золото.
Один к одному купцу пришел, другой к этому же и третий тоже.
Да так всех купцов и обошли.
Купцы, конечно, - с полным нашим удовольствием.
Деньги, значит, дают, а сами примечают.
Денег наменяли - куда их?
Оделись перво-наперво, как только кто удумал, и занялись пьянством да гулянкой.
Из кабака, напримерно, не выходят и кого доходя поят.
Ну, другим казакам и стало подозрительно, - откуда у людей такие деньги?
Стали дознаваться, а у пьяных долго ли...
Выведали все до тонкости и тоже ватажку сбивать стали: за золотом, значит, сходить.
Не все, конечно, казаки одинаковы были.
Один, - не знаю, как его звать- величать, - из Соликамска к ним пристал.
Пошел за хорошей жизней, а видит, тут грабеж да пьянство, и отшатился от казаков.
Услышал, что опять собираются грабить, и стал их совестить:
- Как, дескать, вам не стыдно.
Раньше купцов да бояр оглаживали, а теперь что?
У здешнего народу с кровью рвать да купцам барыш давать?
Так, что ли?
Тем, конечно, не по носу табак, а как все сооруженные, то сейчас у них свалка пошла, с саблями и другой орудией.
Ну, соликамской-от этот парень проворный был, удалой.
Ото всех отбился, только сильно его изранили.
Он в лес и убрался, чтобы его не нашли.
Леса страшные были - где найдешь!
Побегали-побегали казачишки, пошумели и разошлись, а тот, раненый-то, думает, как дальше быть?
Показаться в жиле -наверняка убьют, а то и под палача подведут - за разговор-от.
Вот и придумал:
- Пойду к тем людям, которых грабить собираются.
Упрежу их.
Дорогу он понял, куда то есть итти собирались.
Путь все ж таки не ближняя, а запасу у него, например, никакого.
Отощал в дороге, да еще и раны донимают.
Еле идет.
Полежит-полежит и опять плетется.
У самой Азов- горы - вот у того места - совсем свалился.
Увидали стары люди - чужестранный человек лежит, весь кровью измазанный, и оружье с им.
А бабы набежали первые-то.
Баба, известно, у всякого народа жалостливее и за ранеными ходить любит.
Тут еще девка случилась, ихнего старшины дочь.
Смелая такая, расторопная, хоть штаны на такую надевай.
И красивая-страсть.
Глаза, как угольки, щеки, как розан расцвел, коса до пяток и вся протча в полном аккурате.
Лучше нельзя.
Плясать первая мастерица, а ежели песню заведет с переливами, ну...
Однем словом, любота.
Одно плохо, - сильно большая была.
Прямо сказать, великанша.
И как раз девка на выданье.
Восемнадцатый год доходил.
Самая, значит, пора.
Ну, ей и приглянулся, видно, пришлый-то.
А он тоже, по-нашему, мужик рослый был.
Из себя чистый, волосом кудрявый, глаза открытые.
Ей и любопытно стало.
Пока другие бабы охали да ахали, эта девка сгребла раненого в охапку, притащила в пещеру и давай за им ходить - водой там смачивать, раны перевязывать.
Отец, мать ничего, будто так и надо.
Соседи тоже помалкивают и помогают, подают то - другое.
Бабам, вишь, жалко, а у мужиков свое на уме: не научит ли, как огонь пущать.
Раненый мало-помалу оклемался.
Видит, какие-то вовсе незнамые люди.
Рослые против наших и по-татарски бельмень.
Сам-то он марковал маленько по- татарски.
На то и надеялся, когда шел в эти места.
Ну, делать нечего, стал маяками дознаваться, как и что они прозывают.
Учиться, значит, стал по- ихнему.
А девка от его не отходит, прямо прилипла.
И он тоже человек молодой, к ей тянется.
Поправа, однако, плохо идет.
Главная причина - хлебушка у их не было.
Притащит это ему девка пищи самолучшей.
Рыбы, мяса наставит, меду чашку вскрай полнехоньку, а его с души воротит.
Ему бы хоть яшничка ломоток.
Просит у ей, а она не понимает, какой есть хлеб.
Заплачет даже.
Это она-то.
Известно, русському человеку без хлебушка невозможно.
Какая уж тут поправа.
Ну, все ж таки ходить стал и к разговору мало-мало обык, а девка обратно от его русський разговор переняла, да так скоро, что просто удивленье.
Такая уж удачливая была и, видать, не простая.
Тайная сила в ей, видно, гнездовала.
Стал -это он - соликамской-от - ходить.
Оглядел всю местность, показал, как с оружьем поступать, и весь установ объяснил, что и как.
- Эти, - говорит, - камни желтые, крупа, песок и зелененькие стеклышки - это есть вредное для вас.
Купцы раз унюхали, они уж спокою не дадут.
А до царя дойдет - и вовсе житья не станет.
Вы, - говорит, - вот что сделайте.
Камни эти, самородки-то, значит, куда с глаз уберите.
Хоть вон в Азов-гору стаскайте.
И кразелиты туда же сгребите.
А крупу и песок зарыть надо.
Снизу черной земли выворотить, чтобы травой заросло.
А пока все это не угоите, никаких чужестранных близко не подпускайте...
Чтобы нечаянно не пришли, поставьте, - говорит, - на Думной горе и на Азов-горе караулы надежные.
Пущай досматривают по дороге, не идет ли кто, а как заметят чужестранного, пущай знак подают - костерок запалят...
Девка все это растолмачила своим.
Они видят, человек для их старается - послушались.
Караулы поставили, как он сказал, а сами занялись самородное золото да кразелиты подбирать да в Азов-гору стаскивать.
Штабеля наворотили - глядеть страшно, и кразелитов насыпали, как угольну кучу.
Потом оставшую крупу и песок зарыли, а чужих на то время близко не подпускали.
Увидят с Азов-горы либо с Думной, кто идет, едет ли, - сейчас знак подадут, огнем, значит.
Все и бегут, в которую сторону надо.
Навалятся и в одночасье прикончат.
Прикончат и в землю зароют.
Оружьев они уж тогда не боялись.
Только ведь золото-то человеку, как мухе патока.
Сколь ни гинут, а пуще лезут.
Так и тут.
Много людей сгинуло, а другие идут да идут.
Это, значит, слушок про золото дальше да дальше идет.
Кто-то, видно, до царя дотолкал.
Тут вовсе худо стало - с пушками полезли.
Со всех сторон напирают.
Даром, что лес страшенный, нашли пути-дороги.
Видят стары люди - дело неминучее, сила не берет.
Пошли к раненому-то посоветоваться, как дальше быть-поступать.
А он на то время на Думной горе был.
Для воздуху его девка-то туда притащила, как он вовсе слабый стал.
Азов-гора, она сроду в лесу, а на Думной-то на камнях ветерком обдувает.
Девка и таскала его.
Отходить его все охота было.
Думали они тут целых три дня.
Оттого и гора Думной зовется.
Раньше по- другому как-то у ей имя было.
Обмозговали все по порядку и придумали переселиться на новые места, где золота совсем нет, а зверя, птицы и рыбы вдосталь.
Он же надоумил - соликамской-от - и рассказал, в котору сторону податься.
На этом дело решили и в путь-дорогу сряжаться стали.
Хотели стары люди этого своего радельца с собой унести, да он не пожелал.
- Смерть, - говорит, - чую близкую, да и нельзя мне. - Почему нельзя, этого не сказал.
А девка объявила:
- Никуда не пойду.
Мать, сестры в рев, отец пригрожать стал, братья уговаривают:
- Что ты, что ты, сестра!
Вся жизнь у тебя впереди.
Ну, она на своем стоит:
- Такая моя судьба-доля.
Никуда от своего милого не отойду.
Сказала, как отрезала.
Кремень-девка.
По всем статьям вышла.
Родные видят - ничего не поделаешь.
Простились с ней честно-благородно, а сами думают - все равно она порченая.
У которой ведь девушки жених умирает, так та хуже вдовы.
На всю жизнь у ей это горе останется.
Вот ушли все, а эти вдвоем в Азов-горе остались.
Людишки уж со всех сторон набились в те места.
Лопатами роют, друг дружку бьют.
Раненый-от вовсе ослаб.
Вот и говорит своей нареченной:
- Прощай, милая моя невестушка!
Не судьба, знать, нам пожить, помиловаться, деток взростить.
Она, конечно, всплакнула женским делом и всяко его уговаривает:
- Не беспокой себя, любезный друг.
Выхожу тебя, поживем сколь-нибудь.
А он опять ей:
- Нет уж, моя хорошая, не жилец я на этом свете.
Теперь и хлебушком меня не поправить.
Свой час чую.
Да и не пара мы с тобой.
Ты вон какая выросла, а я супротив тебя ровно малолеток какой.
По нашему закону-обычаю так-то не годится, чтобы жена мужа, как ребенка, на руках таскала.
Подождать, видно, тебе причтется- и не малое время подождать, когда в пару тебе в нашей земле мужики вырастут.
Она это совестит его:
- Что ты, что ты!
Про такое и думать не моги.
Да чтоб я, окроме тебя...
А он опять свое:
- Не в обиду, - говорит, - тебе, моя милая невестушка, речь веду, а так оно быть должно.
Открылось мне это, когда я поглядел, как вы тут по золоту без купцов ходите.
Будет и в нашей стороне такое времячко, когда ни купцов, ни царя даже званья не останется.
Вот тогда и в нашей стороне люди большие да здоровые расти станут.
Один такой подойдет к Азов-горе и громко так скажет твое дорогое имячко.
И тогда зарой меня в землю и смело и весело иди к нему.
Это и будет твой суженый.
Пущай тогда все золото берут, если оно тем людям на что-нибудь сгодится.
А пока прощай, моя ласковая.
Вздохнул в остатный раз и умер, как уснул.
И в ту же минуту Азов-гора замкнулась.
Он, видать, неспроста это говорил.
Мудреный человек был, не иначе, с тайной силой знался.
Соликамски-то, они дошлые на эти дела.
Так с той поры в нутро Азов-горы никто попасть и не может.
Ход-от в пещеру и теперь знатко, только он будто осыпался.
Пойдет кто, осыпь зашумит, и страшно станет.
Так впусте гора и стоит.
Лесом заросла.
Кто не знает, так и не подумает, что там, в нутре-то.
А там, слышь-ко, пещера огромадная.
И все хорошо облажено.
Пол, напримерно, гладкий-прегладкий, из - самого лучшего мрамору, а посредине ключ, и вода, как слеза.
А кругом золотые штабеля понаторканы как вот на площади дрова, и тут же, не мене угольной кучи, кразелитов насыпано.
И как-то устроено, что светло в цещере.
И лежит в той пещере умерший человек, а рядом девица неописанной красоты сидит и не утыхаючи плачет, а совсем не старится.
Как был ей восемнадцатый годок в доходе, так и остался.
Охотников в ту пещеру пробраться много было.
Всяко старались.
Штольни били - не вышло толку.
Даже диомит, слышь-ко, не берет.
Хотели обманом богатство добыть.
Придут это к горе, да и кричат слова разные, как почуднее.
Думают, не угадаю ли, дескать, дорогое имячко, которое само пещеру откроет.
Известно, дураки.
Сами потом как без ума станут.
Болбочут, а что - разобрать нельзя.
Имена, слышь-ко, все выдумывают.
Нет, видно, крепкое заклятие на то дело положено.
Пока час не придет, не откроется Азов-гора.
Одинова только знак был.
Это когда еще батюшка Омельян Иваныч объявился и рабочие на Думной горе собираться стали.
Так вот старики наши сказывали, будто на то время из Азов-горы как песня слышалась.
Розно мать с ребенком играет и веселую байку поет.
С той поры не было.
Все стонет да плачет.
Когда крепость сымали, нарочно многие ходили к Азов-горе послушать, как там.
Нет, все стонет.
Еще ровно жалобнее.
Оно и верно.
Денежка похуже барской плетки народ гонит.
И чем дальше, тем ровно больше силу берет.
Наши вон отцы-деды в мои годы по печкам сидели, а я на Думной горе караул держу.
Потому каждому до самой смерти пить-есть охота.
Да, не дождаться мне, вижу, когда Азов-гора откроется...
Не дождаться!
Хоть бы песенку повеселее оттуда услышать довелось.
Ваше дело другое.
Вы молоденькие.
Может, вам и посчастливит - доживете до той поры.
Отнимут, поди-ка, люди у золота его силу.
Помяни мое слово, отнимут!
Соликамской-от с умом говорил.
Кто вот из вас доживет, тот и увидит клад Азов-горы.
Узнает и дорогое имячко, коим богатства открываются.
Так-то...
Не простой это сказ.
Шевелить надо умишком-то, - что к чему.
