Шелестом желтого шелка,
Венерина аниса (медь — ей металл) волною,
искрой розоватой,
радужным колесом,
двойника поступью,
арф бурными струнами,
ласковым,
словно телефонной вуалью пониженным,
голосом,
синей в спине льдиной
(«пить! пить!» пилит)
твоими глазами,
янтарным на солнце пропеллером
и розой (не забуду!) розой!
реет,
мечется,
шепчет,
пророчит,
неуловимая,
слепая…
Сплю, ем,
хожу, целую…
ни времени,
ни дня,
ни часа
(разве ты — зубной врач?)
неизвестно.
Муза, муза!
Золотое перо
(не фазанье, видишь, не фазанье)
обронено.
Раздробленное — один лишь Бог цел!
Безумное — отъемлет ум Дух!
Непонятное — летучий Сфинкс — взор!
Целительное — зеркальных сфер звук!
Муза! Муза!
— Я — не муза, я — орешина,
Посошок я вещий, отрочий.
Я и днем, и легкой полночью
К золотой ладье привешена.
Медоносной вьюсь я мушкою,
Пеленой стелюсь я снежною.
И не кличь летунью нежную
Ни женой ты, ни подружкою.
Обернись — и я соседкою.
Любишь? сердце сладко плавится,
И плывет, ликует, славится,
Распростясь с постылой клеткою.
Май 1922
