При звуках литавр, барабанов и струн,
Толпу потешая, канатный плясун
Усердно кривляется — мальчика сына
Сгибает в дугу, ставит вниз головой,
Бросает и ловит могучей рукой, —
А тот на плечах у отца-исполина,
Свершив через сцену опасный полет,
Ручонки подняв, как живое распятье,
Является вдруг над толпою — и вот
Толпа рукоплещет, шумит и ревет!
Ей тайно в ответ посылая проклятья,
Ребенок измученный прыгает вниз.
Но слышится грозное, жадное «bis!»
Плясун улыбается, сыну кивает
И страшную вновь с ним игру затевает —
Его опьянили успех и тот крик.
В груди его радость, и взор его дик,
Он мышцы напряг с небывалою силой:
«Ты птицею взвейся, красавец мой милый,
Не бойся — отец твой тебя охранит,
Как ястреб, полет твой он зорко следит.
Во взоре его и любовь, и отвага.
Правее… левее… вперед на полшага!
Рука протянулась, тверда и сильна,
Бесценное бремя удержит она!»
Но что ж вдруг случилось? Промчалось мгновенье…
Должно быть, плясун, не расчел ты движенье…
Рука твоя в воздухе праздно дрожит,
А мальчик у ног раздробленный лежит…
И поднял отец бездыханное тело,
Взглянул… увидал и поник головой.
Толпа ж разглядеть и понять не успела,
И шумное «браво» как гром прогудело,
Приветствуя смерти красу и покой!
1877
