Представил, что мы в этом замке живем,
И вот я теряю рассудок,
Прознав, что с тобою на ложе твоем —
Твой паж, недоносок, ублюдок.
Как тешились вы над моей сединой!
Тебя заточил я в подвал ледяной,
Где холод и плесень на стенах
Прогонят мечту об изменах.
Я брал тебя замуж, спасая твой род.
Родня целовала мне руки.
Я снова был молод, кусая твой рот,
Уча тебя нежной науке…
Была ты холодной, покорной, немой…
Я думал, неопытность только виной!
Доверчивый старый вояка,
Как ты обманулся, однако!
Твой паж не держал ни копья, ни меча.
Мальчишку страшила расплата.
Он рухнул мне в ноги, надсадно крича,
Что чист он, а ты виновата.
Молил о пощаде, дрожа и визжа:
«Меня соблазнили!» Я выгнал пажа:
Когда бы прикончил мерзавца,
Всю жизнь бы пришлось угрызаться.
Но ужас-то в том, что и после всего —
В подвале, в измене, в позоре —
Ты свет моей жизни, мое божество,
И в том мое главное горе!
Какие обеды, спускаясь в подвал,
Слуга ежедневно тебе подавал!
Сперва ты постилась, а после
Слуге возвращала лишь кости!
Покончив с обедом, бралась за шитье.
Любил я, как ты вышивала!
Надеясь увидеть смиренье твое,
Пришел я под двери подвала,
Но, в пальцах прозрачных иголку держа,
Ты шьешь и поешь, как ты любишь пажа, —
Как будто и в каменной яме
Ты знаешь, что я за дверями!
«Итак, — говорю я, — сознали вы грех?»
Но ты отвечаешь: «Нимало!
Сто пыток на выбор — страшнее из всех
Мне та, где я вас обнимала!»
И я говорю, что за этот ответ
Ты больше свиных не получишь котлет,
И ты отвечаешь на это,
Что сам я свиная котлета.
О, если б нормальный я был феодал,
Подобный другим феодалам!
Тогда бы, конечно, тебе я не дал
До гроба расстаться с подвалом,
И запер бы двери, и выбросил ключ —
Ни призрак надежды, ни солнечный луч
К тебе не дошли бы отсюда,
И ты поняла бы, паскуда!
Запутавшись в собственных длинных тенях,
Светило багровое село,
И страшно мне знать, что на этих камнях
Дрожит твое хрупкое тело.
Я знаю, подвалы мои глубоки,
Я волосы рву и грызу кулаки,
Я плачу, раздавленный роком,
На ложе своем одиноком.
Мой ангел! Ужели я так виноват,
Ужели так страшно виновен,
Что плоть моя в шрамах, что кости болят,
Что старческий рот мой бескровен?
С тобой обретал я свое естество,
Я стар, одинок, у меня никого,
С тобою я сбрасывал годы…
Но гулко молчат переходы.
…Над замком прозрачный летит самолет.
Ложатся вечерние тени
На плиты веранды, на каменный лед
Стены, на крутые ступени,
Турист говорит, оседлав парапет,
Что этому замку четыреста лет,
А может, и больше на двести —
Об этом теряются вести.
По горному лесу проходит черта —
Он рыж, а за нею оснежен, —
И пар изо рта, и кругом пустота,
И мрак, и конец неизбежен,
Спускается ночь на последний приют,
Ночные туманы в долине встают,
И тучи наносит с востока,
И ложе мое одиноко.
1990
