С балкона своего склоняется взглянуть
На путь к Италии с луарских побережий,
Нахмурив бледный лоб, в венке оливы свежей.
Фиалки девственной завянет скоро грудь.
Виолы пальцами касается чуть-чуть,
В тиши печаль свою отринутую нежа.
К нему летит, а он о ней грустит всё реже,
Взметая гордый прах, — великий римский путь.
От той, что называл он сладкой Анжевиной,
На нити трепетной душа летит в чужбины,
Когда в томленьи он, сжимающем сердца.
И голос, по ветру отброшенный далеко,
Ласкает, может быть, неверного глубоко
Той песенкой, что он составил для жнеца.
1920
