Тело вайфая (Аргентина)

  • 12
  • 0
  • 0

Напуганный пёс подошел и лизнул руку, солёную от пота кожу на запястье. Надавил колючим шершавым языком, царапнул до крови. Знакомый запах пробудил инстинкты — пёс зарычал, оскалился, сверкнул зубами и стал похож на волка. Тёплая свежая живая кровь, собака и человек… и его кровь, его пальцы, его тело, его чёрные от страха глаза. Пёс вцепился в руку и замотал головой, страх превратился в боль. В рваную кожу, рычание и хруст связок.

Его звали Гена. Девять часов назад его машина застряла в шлаке. Всего за пару секунд зарылась по самое днище, как ящерица в песок. На диком западе Аргентины, в предгорьях Анд, в метре от дорожного полотна. «Рута провинсиаль кварента и трес», так эта дорога называется по-испански. Тянется вдоль гор между двумя провинциями — Катамаркой и Сальтой.

Для Гены она началась у заправки, последней на ближайшие пятьсот километров, где в сторону разваренных на жаре камней уходил пыльный, незаезженный асфальт. Здесь еще ровный и пока еще асфальт. А дальше — горы, долины одна за другой, синее небо и яичных оттенков скалы. Зеркальные озера — следы погибших под солнцем льдов, — солончаки, неторопливые викуньи цвета подгорелой овсянки, пушистые и медлительные, будто ожившие кусты тола-толы. Невиданный простор в обрамлении резного горизонта.

Эти долины похожи на тарелки: одни глубокие с супом из снежников, другие плоские с песчаной кашей и салатом из кактусов, а через перевал за горизонтом еще: другого цвета камни, другой формы озера, и всё огромное. Многоликие Анды — ухмылки оврагов и зубы каньонов. Еще одна долина. Под жгучим соусом неба — очередное пампасское блюдо для ненасытных туристов.

Они ехали вдвоём: Гена и его подруга Таня. Гребли впечатления лопатой. Через сотню километров асфальта началась грунтовка. Навстречу им только «камионы», длинные тяжёлые грузовики. Они носились по долинам непонятно откуда и непонятно куда, грохоча дробящимся под жерновами колёс щебнем, сверкая небом на лобовых стёклах и высекая из огненно-красной дороги песчаные искры. С километровым хвостом из пыли — как драконы. Когда они летели навстречу, Гена инстинктивно притормаживал и жался к обочине, морщась от дроби барабанящих по борту камней. Машина хоть и съёмная, но жалко.

К вечеру «камионы» исчезли. Видимо, распутывать клубок в пять сотен километров лучше начинать с утра. Здесь нет ни городов, ни заправок, ни связи — лишь тонкая нить дороги, случайный след человечества на восточных подступах к величайшему горному хребту Южной Америки.

На второй день путешествия по «кварента и трес» Гена с Таней добрались до вулканов. Ночь перед этим провели в палатке, под непривычно перевёрнутой «вверх ногами» Луной и под незнакомым южным небом с прилипшими к нему Магеллановыми Облаками. Это не облака — галактики, миллиарды звёзд, но отсюда кажутся пылью.

В горах, на высоте трёх тысяч метров ночи холодные даже летом. Таня проснулась с заложенным носом, и этот её обычный насморк запустил путешественников по другому, альтернативному маршруту реальности. Параллельные миры — они же здесь, всегда рядом, добрые и злые, безвредные и опасные.

В носу девушки что-то распухло, какой-то сосудик перестал как следует пропускать кровь, и за неё взялась «горняшка». Горная болезнь.

Так, примеряя другое будущее, высота принялась убивать человека.

Весь второй день они тащились по «гребёнке». Автомобильная подвеска имеет какие-то свои периоды колебания на дорожных неровностях, и со временем колёса превращают грунтовку в то, что водители называют «стиральной доской». Пять, десять и даже двадцать километров трястись по ней можно, хоть и утомительно. Но пятьдесят, сто, двести…

Генадий перепробовал разные способы её преодоления: на малой скорости (слишком медленно и шея устаёт), на большой (что-то мерзко стучит в колёсах), на средней (машина входит в резонанс с дорогой и начинает подскакивать, как лёгкая рыбацкая лодочка на высоких волнах).

Оставалось терпеть и двигаться дальше.

К вечеру второго дня они спустились в шлаковую долину. Это настоящая изнанка Земли: километры чёрно-рыжей пустыни, ровной, как солончак, и бескрайней, как море. В середине конус вулкана. В красных подпалинах и сизый от расстояния. За ним другой — чёрный, словно копченый. И в этой прожаренной за день долине стоит холодный воздух, чистый, свежий и пустой.

Они остановились и вышли из машины. Гена достал фотоаппарат.

— Мне что-то совсем плохо, — сказала Таня и прислонилась лбом к стеклу. — Голова болит, сейчас лопнет… чёрт… прямо больно… давай быстрей поедем.

Гена опустил фотоаппарат и хмуро уставился на дорогу — на прямую, уходящую за горизонт «гребёнку». Здесь нет спуска, ближайшие пять-десять километров наверняка, а с их скоростью — это почти полчаса езды.

— Быстрее?..

— Постарайся… пожалуйста… мне действительно очень плохо… очень…

Гена посмотрел на Таню, на собранный под рукой комок пшеничных волос, деревянный браслетик — он подарил, когда познакомились. Три года назад или больше. Тонкая кисть, пальцы, такие знакомые, что уже родные, как свои.

— Садись, — сказал Гена, убирая фотоаппарат, — погнали!

Они вернулись в машину, и он наступил на «газ», наступил сильнее обычного. «Шевроле» взлетел над «стиральной доской», и неровности будто исчезли. Так вроде бывает, если правильно выбрать скорость: колесо не успевает проваливаться в ямы, а скачет по вершинкам. Но затем их начало отчаянно мотать, стук в подвеске усилился, и Гена стал присматриваться к обочине, которая казалась значительно ровнее дороги. Дно долины походило на застывшее озеро, ровное, будто присыпанный мелким щебнем лёд. Он взял правее, решил проверить, перевалил за невысокий отвал обочины, съехал на шлак, пролетел без тряски метров сто. Пуля на излёте. Затем колеса провернули шлак и зарылись, опустив машину на брюхо.

В тарелке этой долины варилась жидкая «манка», мягкая, глубокая и рыхлая, как песок. Гена вышел из машины, присел и набрал горсть ноздреватого щебня — рыжая застывшая пена, рассыпавшаяся на мелкие камни, лёгкие, как пемза, пахнущие смолой и какой-то тяжелой свинцовой пылью.

И серой, конечно. Вулканы всегда пахнут серой.

— Что случилось? — закричала Таня. — Что с машиной? Тебя унесло?!

Гена промолчал. Он посмотрел на пустую дорогу, на вонючий шлаковый песок, на серый горизонт с прыщами вулканов и на солнце, ехидно зависшее над всем этим. «Это ошибка, что солнце ходит здесь с запада на восток, нет — оно ходит правильно, только не над южной частью горизонта, как у нас, а над северной, так что нам кажется, будто оно ходит в обратную сторону, наоборот, а на самом деле так же, солнце здесь ходит так же… А мы так часто ошибаемся».

— Я толкну, садись за руль, — сказал Гена.

Из этого ничего не вышло. Машина закопалась еще сильней, основательно, как куропатка в снег. Не удалось раскопать и днище — лопаты не нашлось. Да и смысл? Зароется же снова.

— Нам надо подождать… чтобы вытянули, — сказал Гена, неуверенно всматриваясь в безоблачный горизонт.

— Чёрт, — простонала Таня, — я не дождусь… если только мне голову не отвинтить… пока не пройдёт…

— Голова? Где именно болит?

— А-а-а, вот здесь, над глазами где-то… чёрт, меня тошнит… это же не горняшка, Генуша, придумай что-нибудь… миленький… пожалуйста…

— Нам надо в этот, как его там… — он торопливо достал навигатор, включил и, не дождавшись сигнала от спутников, швырнул под лобовое стекло. — А, неважно, тут был какой-то городок, я видел на карте, можно позвать кого-нибудь с машиной… или врача…

— Я не пойду, меня тошнит и голова кругом… о-о-о… сейчас сдохну…

— Здесь подождёшь? Я сам сбегаю, всего пара километров.

Он соврал, километров было в три раза больше. Таня согласилась, забралась в машину и легла на задние сиденья. Гена открыл ей окна. В салоне тень и прохладно. Пешком по шлаку — часа два, бегом — примерно час. Он взял с собой телефон (на всякий случай) и побежал.

Его тело работало отлично: дома он бегал раз в день, в тренажерный зал ходил дважды в неделю, по субботам на волейбол, летом — велосипед, зимой — лыжи, никакого никотина и алкоголя, организм в превосходном состоянии. Весь комплект мышц, как часовой механизм, движение доставляет радость. Щёлкают секунды, ползут стрелки, в беге главное дыхание. Он выбрал комфортный темп и побежал. «Уно, дос, трес, кватро», — вспыхнуло в голове, и в такт словам он принялся выбивать кроссовками пыльный ковёр дороги. Шаг за шагом, «уно, дос, трес, кватро».

Но кислорода здесь мало, а бежать далеко. Ближе к городу он стал чаще переходить на шаг. Запыхался и прошел мимо знака населённого пункта, озираясь по сторонам в поисках людей.

Две песчаные дороги пересекали «кваренту и трес» перепендикулярно, образуя два перекрёстка. Еще одна дорога шла параллельно «кваренте» со стороны горы. Вот и весь населённый пункт. Квадратные домики из необожженного кирпича, стиль «пуэбло», выцветшая краска, истерзанные ночными заморозками деревянные двери. К вечеру тени только начали отрываться от стен. В этих широтах солнце ходит высоко и заходит быстро. Долгие и длинные вечерние тени — это привилегия холодного севера. А здесь за экватором — юга.

Гена прошёл до второго перекрёстка и повернул к горе, сразу за углом нашлась «гомерия» — аргентинский шиномонтаж. Рядом стоял грузовик, судя по врождённой припухлости крыльев — годов шестидесятых. Ржавчина здесь не водится — слишком сухо и мало кислорода, а кроме неё обгрызать стареющим машинам колёсные арки некому, и машины живут долго, порой дольше людей и часто переживают своих владельцев.

Гена подошел к двери, дёрнул — заперто. Приложил к стеклу руку, чтобы заглянуть: внутри подъёмник, покрышки, рыхлое пятно масла на земляном полу и свеженький джип — как раз то, что нужно. «Где же чёртов хозяин?» Гена подошёл к синим помятым воротам и заметил на них надпись, нацарапанную мелом: «EN EL MUERTAS».

Последнее слово означало «смерть», точнее «мёртвые». Здесь оно часто встречалось среди топонимов. Например, рядом с этим городком был солончак с названием «Lago Salar del Hombre Muerto», что означало «Солёное озеро мертвеца». Поэтому переведя эту надпись на воротах дословно, Гена ужаснулся: «В МЁРТВЫХ»?!

Кругом никого, даже ветра нет. Он снова подолбил по воротам, и, когда ответный гул железа стих… в мир просто вернулась тишина, а движение теней и песочный хруст ботинок остались, похоже, единственными доказательствами существования времени и жизни. Да и те, казалось, врали.

«Вашу мать», мысленно выругался Гена, разворачиваясь спиной к воротам. Он еще раз лягнул ногой «гомерию» и увидел через дорогу напротив «сервесерию», другое характерное для Аргентины место. Эта пивная носила имя «Vicuñas Muertas». Название было выведено над входом, неровными красными буквами прямо по белому в трещинах фасаду. Гена улыбнулся. Там внутри кто-то был.

Здесь пахло старым лакированным деревом, как на чердаке деревенского дома, немного потом, выпивкой и этой тяжёлой вулканической пылью из долины. Когда Гена вошёл и дверь за ним закрылась, один из мужчин встал из-за стола и, прихрамывая на левую ногу, направился к прилавку. Остальные, всего их было четверо, уставились на Гену, как в какой-нибудь телевизор.

Хромой зашел за прилавок и замер. Гена открыл рот, чтобы сказать «Ола» — «привет» по-испански, — но его внимание перехватила уродливая шарообразная выпуклость на лице бармена. Упрятанный за щеку комок из пережёванных листьев коки — её продают здесь на рынках и в магазинах, в огромных пакетах, и по цене семечек. Хромой перекатил коку за соседнюю щеку и с интересом посмотрел на Гену. А тот вдруг понял, что кроме «ола», ничего сказать толком и не сможет. Он знал слово «машина», но не знал ни слова «застряла», ни слова «песок», ни других нужных слов. Для перевода он пользовался смартфоном, который загружал словарь из Интернета. А здесь нет связи — и Интернета, значит, тоже нет.

Несмотря на то, что в «сервесерии» было прохладно, Гену бросило в жар. Зрители застыли, бармен ухмыльнулся и отошёл в сторону, освобождая взгляду посетителя вид на бутылки, весело сверкавшие на стене из-под разноцветных этикеток.

— Но, — выдавил Гена, помотав головой. — Эль коче… ла карра… ке… эста…

Бармен с удивлением посмотрел на Гену, улыбнулся и зарядил какую-то длинную фразу, после которой «телезрители» дружно рассмеялись.

— Пуэдо… тенго… уна проблема… — продолжил Гена, сглатывая пересохшим горлом. В голове у него завертелась мешанина испанских слов, всех, что учил, — слова слипались и разлипались, ковались в цепь и тёрлись друг о друга, так что аж зазвенело в ушах. Он поправил прилипшую к спине рубашку и, собравшись, произнёс:

— Несессито аюда кон ла карра, пор фавор.

Бармен удивлённо вскинул брови и промычал что-то такое, от чего все снова засмеялись. Из-за стола встал один из мужчин, низкий и толстый, в замасленной синей робе, с добрыми глазами и красным лицом. Он подошел к Геннадию.

— Гомерия, — Гена дёрнул рукой в сторону двери.

— Si, — кивнул толстяк, щурясь.

— Несессита аюда.

— No, — усмехнулся толстяк, похлопал Геннадия по плечу и произнёс очень медленно, тщательно выговаривая звуки. — Cerrada. Es tarde.

— Пэро… — возмутился Гена, разобрав, что шиномонтаж «закрыт», потому что «слишком поздно». — Инглеса?

— No, no englesa, — возмутился толстяк, и, заглядывая в глаза, ткнул его пальцем в живот. — Gringo?

— Но, но, руссо, — ответил Гена, — де моску.

— Ruso, — толстяк с удивлением посмотрел на Геннадия, после чего окинул взглядом приятелей, и те почтительно загудели. — Rusia… una otra planeta, a?

— Си, — утвердительно кивнул Гена, соглашаясь. «Здесь Россия точно другая планета».

— Vamos, — добродушно сказал толстяк и двинулся к выходу. Гена последовал за ним. Они вышли, толстяк осмотрел улицу и, скривившись, развел руками. Да, машины здесь не было, она застряла в семи километрах отсюда, за перевалом, в долине, по уши в песке, с больной Таней в салоне. Как всё это сказать? Гена открыл рот и приложил ко лбу ладонь.

— A-a, — разочарованно махнул рукой механик.

Когда за ним закрылась дверь, Гена снова оказался один, напротив синей покорёженной двери с фиолетовой надписью «EN EL MUERTAS», рядом с пристроенным у стены грузовичком из шестидесятых. Только тени стали чернее и больше.

Он вернулся в пивную и бросил злой взгляд на бармена:

— Вайфай? — Гена поднял руку и покрутил у себя над головой указательным пальцем, изображая, видимо, витающий над ним сигнал беспроводной сети.

— Vaifai? — вскинув брови, переспросил бармен.

— Си, — подтвердил Гена, — несессито вайфай.

— А-а, — улыбнулся бармен, — wifi! Si… — он сделал шаг в сторону и ткнул пальцем в надпись на стене «WIFI GRATIS».

«Бесплатный вайфай, в такой глуши, невероятно, вот же повезло», отозвалось радостное эхо в голове Геннадия. Он достал смартфон и начал поиск доступных сетей. Их оказалось сразу пять, названных именами вроде «Javi», «Robert» или «Olivia». И у всех сигнал на минимуме. Сильнее всех был «Hugo», но тоже — одна жалкая полосочка из пяти, Гена решил подключиться к нему. С третьего раза это удалось. Пока он пытался, куда-то пропала «Olivia». Это всё напомнило ему персональные точки доступа, которые люди делают из своих мобильников. Странно, обычной сотовой связью здесь даже не пахло, вместо неё телефон уже третий день показывал крохотный значок «стоянка запрещена». Некая Оливия могла бы, конечно, пройти мимо… проехать на автобусе или укатить на велосипеде… в каком-то другом месте, но только не здесь.

— Грасиас, — произнёс Гена и уселся на неудобный деревянный стул рядом с прилавком. Он открыл «переводчик», но тот, подумав, сообщил об отсутствии доступа к Интернету. Гена открыл сайт «гугл» — тот загрузил свой логотип и остановился. Были еще варианты: например найти форум, где пишут, что делать с насморком в горах и бывает ли от него горняшка или как без посторонней помощи достать машину из песка, ведь наверняка должен быть способ, но это всё было там, в Интернете, к которому от Геннадия тянулся тонюсенький, едва живой волосок «Hugo».

Наконец оборвался и он.

— Карамба, — взорвался Гена, — босотрос Интернет мучо маль! Мучо мучо маль!

— Si-i, — согласились мужики в баре, тяжело вздохнув, а один из них сплюнул на пол изжеванную коку и, с вызовом посмотрев на бармена, добавил: — porque viejo.

«Старый, — перевелось в голове Геннадия. — Да уж, провинциальное дурачьё, железки надо обновлять».

Тем временем бармен похромал в дальний угол, что находился у стены со стороны улицы. Гена проследил его траекторию и с удивлением разглядел там храмчик Гаучито Хиля — место поклонения этому святому фермеру, покровителю тех, кто в пути. Они с Таней видели такие места в Аргентине повсюду. Маленькие и большие, бедные — только красный флаг, иконка и цветочки, — и богатые, заваленные всяким невероятным хламом, начиная с автомобильных рулей и заканчивая компьютерными мышками. Эти храмчики обычно росли у дорог, рядом с остановками. Задабривая Гаучито старыми вещами и свечками, водители надеялись, видимо, снизить вероятность аварии.

Храмчик в пивной отличался от остальных: в центре всего стоял старый компьютерный монитор, огромный и наверняка тяжелющий, годов, наверное, девяностых. Вокруг него громоздилось целое гнездо из клавиатур, кое-где треснувших, которых было, кажется, штук двадцать, частично без кнопок. Под этим всем куча всевозможного компьтерного хлама: мышки, джойстики, принтеры, маршрутизаторы, выносные винчестеры, огромные дисководы, сидиромы, а также всевозможные разноцветные платы — синие видеокарты с оторванными вентиляторами, узкие зелёные сетевые адаптеры и прочее. И всё это пронизывали и опутывали кольцами светло-серые провода витой пары. Единственным, что отличало этот храмчик от свалки какой-нибудь компьютерной мастерской, был красный флаг и статуя Гаучито. Сам великий фермер возвышался над монитором, приложив правую руку к сердцу. Его длинные чёрные волосы, перевязанные на голове кроваво-красной повязкой, развевались над бордовым пастушьим плащом, накинутым поверх искренне-белой рубахи.

«Народные герои не умирают», решил Гена и уткнулся в смартфон. Дела шли плохо. Интернета почти не было. Сайты не открывались. Мужики молча жевали коку, будто коровы, и не горели желанием что-то делать. На улице было тихо, а где-то далеко, за перевалом, в застрявшей машине Таня, одна, ждала помощь.

День катился к закату, холодало. Мысли путались и бились, точно мухи в пивной банке, долбились об стенки, но вместе с тем концентрировались вокруг одной, последней надежды — у Гены родилась фраза на испанском, после которой толстяк с джипом его наверняка поймёт и поможет. Нужно только найти в Интернете одно слово — «песок». Сам он, кажется, его никогда и не знал, а без «песка» фраза равнялась пустоте, беспомощному вздоху двоечника на экзамене по испанскому.

Но «переводчик» не открывался, а вайфай то и дело отваливался. Гена тыкал в подключение снова и снова, пробовал перезагрузить страницу, открыть другую, зайти из приложения, но единственное, что менялось, — это заряд батарейки: «41», «40», «39».

Неожиданно перед ним возник хромой бармен и поставил на стол стакан с водой. Изобразил на лице усталость, сделал жест, будто выпивает стакан и расплылся в блаженной улыбке.

— Аква, — уточнил Гена.

— Si, — кивнул хромой, — aqua pura y nada más. Gratis.

— Грасиас, — буркнул Гена.

— Como te llamas? — спросил бармен.

— Геннадий, — едва сдерживая злобу, произнёс Гена. Взял стакан, прохладный, сухой, выпил половину и вернулся в смартфон. Вода оказалась горькая, он отодвинул стакан прочь и не сдержался — отчаянно и громко выругался. По-русски. Сорвался. Бармен пожал плечами, подошел к Гаучито и буркнул что-то на своём. Мужики не отреагировали.

Наконец, «переводчик» вроде бы загрузился. Гена набрал слово «песок» и нажал «перевести». Сайт задумался и через пару секунд выдал: «arena».

— Ми карра эста ен арена, но пуэде ир. Аюдаме, порфавор.

Мужчины посмотрели на него с интересом, толстяк из гомерии снова подошел к Геннадию. Достал из кармана огромный, как лопата, смартфон, почти планшет, нажал что-то и повернул экраном к Геннадию. Тот посмотрел, но ничего не понял.

— Diez minutes, — выговорил толстяк и вернулся за свой стол.

«Десять минут, не так уж и плохо… если он действительно понял и может помочь», подумал Гена. Тем временем остальные тоже подоставали откуда-то из штанин смартфоны и принялись увлечённо тыкать в них пальцами.

Странно, Гена будто почувствовал, что они делают… они полезли в Интернет, и все их запросы, все эти пакеты, весь этот трафик… Он взглянул в свой смартфон, в доступные сети и увидел, что там возникла новая…

— Jenadi, jenadi… — прошипел себе под нос один из мужчин.

Да, новая сеть с отличнейшим сигналом называлась его именем «Gennadiy». И стоило к ней подключиться, как смартфон засыпало всевозможными сообщениями — ВКонтакте, фейсбук, твиттер, ЖЖ, скайп, почта, обновления программ. Всё это мелькало и требовало скорейшего внимания и ответов.

«Толстяк сказал, десять минут… тем лучше…».

Он опомнился, когда солнце ударило в глаза, опустившись так низко, что лучи пробивались в окно. Голова ныла, ноги затекли. Мужчины, как и прежде, сидели за столами, уставившись каждый в свой маленький экранчик. Гена попробовал встать, но не смог: ноги не слушались. Он упал.

К нему подошёл бармен, наклонился, присмотрелся и, подбирая губами пропитанную кокой слюну, подозвал товарища. Они вернули Гену на стул. Затем подняли его вместе со стулом и понесли в сторону туалета, пронесли по длинному коридору мимо, вышли во внутренний двор и поставили на землю, белёсо-рыжую, будто в этом месте с неё содрали кожу…

Ни руки, ни ноги, ни голова больше не подчинялись его воле: Гена мог только смотреть. Вокруг него валялись какие-то тряпки, бесформенные кучи барахла. На одной из них громоздился большой походный рюкзак «Black Diamond», почти новый. «Литров на сто», подумалось Гене. Из-под рюкзака торчали ботинки и что-то белое. Он присмотрелся и вздрогнул. Это были две кости: лучевая и локтевая. Кожа вокруг почернела и висела лоскутами, сливаясь с лохмотьями, в которые превратилась одежда.

Гену отнесли к свободному месту около стены и стряхнули со стула на землю. Серая пыль с запахом собачьей мочи. Перед глазами смартфон со списком доступных сетей. Его имя на первом месте. Самый сильный сигнал. «Я самый сильный, — подумалось Гене, — и я чувствую связь, все шесть открытых соединений. Это мужики из бара. Один рыщет по порнухе, другой скачивает фильм, третий бродит в поисках средства увеличения пениса. А я? Я теперь проводник, живая точка доступа “вайфай”. Моё тело раздаёт вайфай».

Ночью к нему пришел пёс и отгрыз левую кисть.

Вторая почернела на морозе, но по-прежнему держала смартфон с намертво посаженным аккумулятором. Ночью мужики скачивали какие-то торренты, штук двадцать фильмов и музыку. К утру Гена едва дышал. Сигнал проходил через тело всё хуже. Пёс вернулся и стал вертеться вокруг лица. Зачем-то разлизал ему плешь на затылке. Это место щипало. Когда солнце поднялось над неровной глиняной оградой и двинулось на север, Гена услышал звук мотора. Двух. И шорох покрышек по гравийной дороге. Шаги. Будто песок скрипел на зубах времени. И с этим бесконечным скрипом на него обрушилась усталость. От непрекращающегося пульса связи, от возни интернет-протоколов с интернет-пакетами. От закачки новостей, порнографии, фильмов и музыки. Без которых так тяжело живётся людям. В этой красивой и сытой, но оторванной от мира глуши.

Последний раз он очнулся, когда всё прошло. Вдруг. Все соединения оборвались.

Нет, не оборвались, переключились на другую сеть — «Tania».

И собака вцепилась в лицо.