Я уже не ребёнок

— Эти идиоты опять движутся к Лабиринту.

— На этот раз их слишком много, чтобы сбрасывать со счетов.

— Ты такая же дура, как они! Лабиринт непреодолим.

Это моя тётушка Тайарил, та ещё стервоза, прошу любить

и не жаловаться.

Сегодня ожидается веселушка, ибо к Острову движется флотилия из Молодых Королевств. Что-то недоглядела наша разведка. Папа говорит, что в былые времена их прихлопнули бы ещё в родных портах, а сейчас никому ничего не интересно и не нужно. Безопасность разлагает, говорит папа. Ну что же, зато посмотрим, как эти недочеловеки поломают зубки в нашем Лабиринте. А ещё Тайарил обещала мне экскурсию к Художнику, когда всё закончится, будет интересно, я ещё там не был!

В Лабиринте сейчас мой дядюшка, Керин Кан. Дядя в засаде, враги при параде, мы им по самые гланды засадим. Мой учитель стихосложения говорит, что моё рифмоплётство никуда не годится и что на него не откликнется ни один уважающий себя Элементаль. Что-то я не видел, чтобы ему самому удалось кого-нибудь вызвать! Кажись, кроме Императора и его кузена нормальных магов у нас и не осталось, а фокусы вроде его вчерашней выходки с говорящим туманом я и без всяких заклинаний проделаю: как с дымовыми шашками обращаться, меня дядюшка учил, а кинуть звукоматрицу на образ — это вообще ясли для умственно отсталых фокусников с Пан-Танга.

Дядюшка — офицер в отряде обеспечения Лабиринта. Он мне показал лаз, ведущий к одному из боковых ответвлений — к тому, что пользуется у этих горе-воров особой популярностью, если судить по тому, как часто они в него попадают. Это возле столярной мастерской раба Зелона из Элвера, я бегаю к нему иногда поучиться мастерству, когда тётушка особенно достанет, это считается немодным, но папа в курсе, он сказал: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы в разведку не лез. А тётушке не говорите, ладно? А то она дядюшке уши надерёт. Мне надрать — папа не позволит, она — его сестра и бывшая любовница, так что он знает, как с ней разговаривать, а дядюшку вот жалко, это мечом он машет будь здоров, а на баб у него рука не подымается, даже на таких сучек, как Тайарил.

— А ведёт их — кто бы ты думала? — наш дражайший Император, Ариох его побери!

Это Аталан, тётушкина подружка и такая же змея. А ещё,

говорят, они любовницы; но это уже давно никого не смущает, так

что затыкаюсь.

— Вот ведь выродок! — соглашается Тайарил. — Зря его Йиркун ещё не пришил.

«Как же, пришьёшь такого! — мысленно возражаю я. — Сам кого хочешь пришьёт». После того боя, когда он в полном доспехе из моря вылез и устроил воздаяние по всем традициям старины, его даже враги зауважали. Говорят, правда, что кузена он зря не скормил Страаше за такое, а я даже рад, мне интересно посмотреть, чем эта их братская любовь закончится, с нашей скукотищей какое-никакое, а развлечение.

Императора мне даже жаль немного. Кровь слишком древняя, чтобы быть жизнеспособной, так папа говорит. Он ведь и правда выродок, тут тётушка права, хоть и стерва, но это-то не его вина, а что до эксцентричности, то в наше время каждый сходит с ума по-своему, иначе со скуки помрёшь. Говоря по правде, все мы сейчас выродки, просто у него форма более соответствует содержанию.

А про то, что он этих недочеловеков ведёт, в это я не верю, он всё-таки мелнибониец с головы до ног, ему сам Ариох покровительствует. Чтобы Йиркуну глотку вскрыть — так это ради богов, я думаю, раньше или позже он так и поступит, своим страшным мечом ему глотку и вскроет, он братцу своему уже не раз показывал, что тот сосунок перед ним, но чтобы против Острова — нет, это святое, тут его трон, тут его девчонка, на это у него рука не поднимется. Бродит где-нибудь по Королевствам, небось, и даже не знает, что девчонка эта сейчас дрыхнет, братцем его возлюбленным зачарованная. А я знаю, так Тайарил говорила, а она с Йиркуном тоже спала, так что в курсе.

*

Упс, плохая новость: Тайарил идёт со мной, сама хочет посмотреть, как там завязнут варвары. А местечко там здоровское, скалы, вода, а в воде деревянные настилы, вроде плотов, а свет только снаружи открыть можно, так что с корабля ничего не видно, пока наши не захотят. А плоты эти мало того что корабль тормозят, так на них ещё можно всякие пиротехнические сюрпризы разложить, да и воины наши, если скука совсем, могут через них по крючьям на корабль взобраться. Ну, это те, кто не захочет сверху на канатах. В общем, развлечься там можно круто, я, наверное, когда вырасту, сам в обеспечение пойду.

Идём через город к морю, тётушка всё порывается меня за руку вести, только я уже не малыш, мне уже давали женщин из Молодых Королевств, чтобы учился, да и с Диной мы уже все уроки на практике применили (тётушка, конечно, об этом не знает: Дина, говорят, полукровка, её мамаша с кем-то из варваров сделала, так что её признают аристократкой только из-за того, что муж её матери принял её как родную, потому что сам бесплодный — стерильный, как папа говорит). В общем, к чему это я? А к тому, что за ручку себя водить уже не позволяю кому попало. Так что бегу, туда, сюда нос суну, а она всё «помедленней» да «веди себя как подобает настоящему мелнибонийскому аристократу».

Ровная мостовая сменяется дорожкой из необработанных камней, и она едва поспевает за мной. Я скрываюсь в пещере, ведущей к отрогу Лабиринта, и первым делом бегу к своему наставнику... Наставнику... брр, слово-то какое высокое применительно к рабу! Ну да ладно, сейчас кто-то из наших сумасшедших учёных даже придумал теорию, что Молодые — какие-то наши дальние родственники через тридцать три колена. Чего только они не придумают, эти учёные!

— Здорово, Зел! — кричу с порога.

Он рад меня видеть, такое редко среди мелнибонийцев, зато, как я заметил, в обычае у этих.

— Ко мне? — спрашивает.

— Нет, — говорю, — я в наше тайное место.

Это, конечно, жутко противозаконно и попахивает предательством — рассказывать о таком недочеловекам, но мы с ним уже даже почти что друзья, ужас какой, а друзьям можно всё рассказывать. Так папа говорил, он у меня тоже со странностями, и Элрика поддерживает.

Здесь пахнет свежей стружкой и смолой, этот запах мне нравится гораздо больше, чем запах города. В городе пахнет древностью, непоколебимостью и смертью. Не трупами, запах трупов совсем другой, а именно смертью, как будто там всё давно умерло и существует только по инерции. А стружка — это живое. Ещё тут пахнет творчеством, но это уж совсем непередаваемый запах.

Зелон творит кораблик. Не похожий на наши, но всё равно красиво.

— Придёшь в следующий раз — подарю, — обещает.

Сквозь мастерскую проносится вихрь: это меня нагнала моя драгоценная тётушка.

— Отойди от него, заразишься, — презрительно цедит она, отдёргивая меня за руку от столяра, будто он прокажённый. — Место! — рявкает она на Зелона, и тот послушно плетётся к своему столу.

Мы зажигаем фонари и проходим узкими пещерными коридо-

рами на смотровую площадку. К счастью, кроме нас здесь больше

никого нет. Нажав на потайной выступ, я открываю балкон и вглядываюсь во тьму, а Тайарил высокомерно стоит в сторонке, ожидая начала представления. Отблески моего фонаря блестят драконьими чешуйками на шкуре воды, до которой — около двадцати локтей. Прямоугольные пятна, не отбрасывающие бликов — это плоты-ловушки. Даже если их заметят с корабля, это им не поможет. То, что находится на противоположной стене Лабиринта, скрывается в темноте, но

я знаю, что там притаился отряд в жёлтых плащах, возглавляемый

дядюшкой Керином Каном.

*

Я не знаю, что приходит раньше: быстрые лёгкие волны, сотрясающие плоты, завораживающие взгляд алые отблески на стенах или неслышный, но ощутимый телом звук — будто гром далёких барабанов, смешанный с пронзающим мозг беззвучным скрежетом.

— Начинается, — шепчет Тайарил, подвигаясь ко мне. В её

глазах — неподдельная страсть, столь редкое зрелище на её лице! Что любопытно — страсть вызвана не только приближающимся развлечением: она прижимается ко мне всем телом, и я чувствую её возбуждение. Кажется, когда мы вернёмся, мне придётся поговорить с папой: заниматься любовью с этой змеёй мне совершенно неохота. Так, во всяком случае, говорит мне разум, а тело реагирует на женское тепло рядом естественно и адекватно. Чтобы избежать противоречия тела и разума, замираю, продолжая вглядываться в озарённую алым бездну.

Корабль входит в коридор так быстро и бесшумно, что я вздрагиваю. Плоты сотрясаются, сокрушённые носом судна, и, связанные прочными канатами, громоздятся торосами, в которых вязнет пришелец. Вспыхивает пламя, и Тайарил начинает срывать с себя платье.

Я сохраняю видимое спокойствие, хотя развернувшаяся перед нами картина возбуждает и меня. С противоположного берега раздаётся свист стрел. Кричат раненые, стонут умирающие. Отряд Керина Кана не спешит покинуть своё убежище, предпочитая расстреливать недочеловеков с безопасного расстояния. И я их вполне понимаю:

развлечься на охоте — святое дело, но лезть с ножом на бромедара можно только с адреналиновой голодухи. Впрочем, таковая в нашей Светлой Империи — дело обычное.

Стараясь не попасть под обстрел, пираты принимаются тушить возгорания и отстреливаться наугад. Хорошо видно, что их количество стремительно убывает. Обнажённая Тайарил трётся о моё тело, пытаясь сорвать с меня одежды, и я против своей воли отвечаю на её ласки, стараясь только не целовать её лицо.

Раздаются боевые кличи Мелнибонэ, и я торопливо отстраняюсь. Она впивается ногтями мне в спину, царапая до крови, но прекращает свои поползновения, уставившись на разгоревшуюся под нами битву. Стук абордажных крючьев сменяется лязгом стали и треском разрубаемой плоти. Наши крушат испуганных варваров, ошарашенных нежданным сопротивлением, и те почти ничего не могут противопоставить мелнибонийцам. Силуэты мелькают в отблесках пламени, дым, жар и звон врываются на смотровую площадку. Опьянённая сценой, тётушка сжимает пальцы, и из моей груди вырывается стон, в котором перемешиваются боль, мальчишеский восторг сражением и юношеское возбуждение предстоящим соитием.

Что-то происходит. Видимо, пожар глубоко вонзился в тело корабля, и тот начинает крениться. Тайарил отскакивает от меня, как ошпаренная, и на мгновение мой взгляд отвлечён её движением в дальний угол пещеры, а когда я поворачиваюсь обратно, на меня летит вздыбившийся борт корабля. Я едва успеваю последовать примеру своей тётушки и отскочить в сторону, благоразумно позаботившись о том, чтобы не оказаться в одном углу с этой озабоченной дамочкой. В этот миг сквозь клубы дыма на смотровую площадку врываются варвары, вслед за которыми влетают благородные воины Острова Драконов.

*

Всё пошло совсем не так, как я ожидал! Я хотел с безопасного расстояния посмотреть на уничтожение горстки дикарей засадным отрядом дядюшки Керина Кана — а теперь до меня рукой подать от этого живого, дышащего и вздымающегося комка плоти, крови и металла, готового поглотить, растерзать меня, — и мне, мне — молодому аристократу Светлой Империи, потомку рода с историей в десять тысяч лет — страшно! Страшно, что из этого комка вырвется сейчас бородатый нелюдь с маленькими глазками и, жестоко смеясь, насадит меня на свой широкий меч. Страшно, что мне, прожившему без малого тринадцать лет, суждено погибнуть в этой пещере, вдали от солнечного света и рядом со стервозной тётушкой Тайарил! Всё потонуло в едком корабельном дыму, и не разобрать, где свои, а где чужие: звон, крики, стоны, сталь и кровь, боевые кличи, ругань и проклятья. Оцепенев от ужаса, я стою, вжавшийся в скалистую стену пещеры, не в силах пошевельнуться или отвести глаз от сражающихся.

Тонкий звон по камням, и прямо к моим ногам скользит узкий кинжал мелнибонийской работы: листовидно сужающееся лезвие, изящная рукоять, лёгкий металл. Словно очнувшись, я хватаю кинжал правой рукой. Лёгкий, слишком лёгкий! Перехватив оружие левой, я бросаю взор на оцепеневшую тётушку. Какая ни есть, она — родственница, этого не забывает даже наш не в меру эксцентричный Император. В её жилах — кровь Мелнибонэ, и мой долг — спасти её.

Я несусь со всех ног в мастерскую, чтобы найти подходящее оружие для правой руки. Так учил папа, так учил дядюшка: никаких щитов, смерть в одной руке и смерть в другой. По дороге чуть не сталкиваюсь лоб в лоб с Зелоном.

— Господин... — пытается что-то сказать он, но я отталкиваю его и проношусь дальше. Взгляд натыкается на большую изогнутую стамеску для выдалбливания посуды. Я взвешиваю её в руке. Грубое варварское орудие тяжелее изящного мелнибонийского клинка, и я, обгоняя мастера-столяра, несусь обратно на смотровую площадку.

Бой продолжается, и не понять, кто побеждает, хотя пол пещеры уже завален трупами. От страха и душераздирающего лязга стали о сталь я кричу, размахивая стамеской и кинжалом. Вид у меня, наверное, тот ещё, — но мне не до аристократической чинности, мне страшно, и щиплет разодранная ногтями Тайарил спина.

Холод стали придаёт мне храбрости и сил, словно это не грубый столярный инструмент варваров из Молодых Королевств, а Адский Клинок Властителя Мелнибонэ. Я уже не ребёнок, — проносится у меня в голове, — я уже воин. Ну, нападайте, грязные животные, я готов, возьмите меня, защитника Имррира!

Схватка затихла — мне показалось, что они испугались меня, — а может быть, уже почти не осталось живых. Сейчас он появится, стряхнув с себя тела убитых имррирцев — бородатый гигант-варвар с грубым лицом и жестокой ухмылкой, нелюдь, пришедший, чтобы убить меня и обесчестить мою стервозную, но всё же родную тётушку. И будет сражение — Света и Тьмы (силы Света представляю, разумеется, я, храбрый воин Светлой Империи, а Тьма — это невежественный пират-недочеловек), и Клинок Возмездия (плевать, что это всего лишь стамеска!) повергнет наземь могучего противника, и битва за Остров Драконов будет закончена!

Так рисовалось оно мне — романтично и сказочно. И когда над поверженными телами поднялась высокая фигура в доспехах и двинулась в мою сторону, я сосчитал мысленно до трёх, зажмурился, сделал шаг вперёд и, открыв глаза, ткнул воина мелнибонийским кинжалом в живот, чуть пониже кирасы. И занёс стамеску для второго удара.

Воин издал стон — скорее печали, чем боли. По жёлтому одея-

нию его расползалось тёмное пятно. Одной рукой он сбросил

на камни крылатый шлем, и я тупо уставился в тёмные раскосые глаза Керина Кана.

Он улыбнулся и потрепал меня по волосам.

— Мы сделали их, — сказал он. — Они плохо сражаются, эти варвары. Им никогда не взять Имррир, правда, Тинни?

— Правда, дядюшка, — выдавил я, не замечая, что слёзы заливают моё лицо. Кинжал и стамеска выпали из моих рук.

— Храбрый, храбрый Эрлиф Тин... — его голос звучал насмешливо; я шмыгнул носом и размазал слёзы и сопли по лицу. — Где Светлой Империи выстоять без таких воинов, как ты! — Слёзы мешали мне видеть его лицо, но я знал, что он улыбается. В ответ на мои беззвучные рыдания он сменил гнев на милость. — Ладно, мой мальчик, не плачь, мы с тобой победили этих нелюдей. Дай-ка я обопрусь на тебя, а то что-то стоять тяжко.

Я подставил плечо, и дядюшка тяжело навалился на меня. Я помог ему усесться на каменное возвышение.

— Это же был последний корабль? — сквозь слёзы посмел

спросить я.

— Нет, мой мальчик, их много, очень много, — ответил он с грустью. — Но Лабиринт большой, там всем хватит места. Вот был бы здесь Император...

Он замолчал, и какое-то время я ждал продолжения, а потом увидел сквозь слёзы его застывшие зрачки и разрыдался, уткнувшись в его окровавленный, некогда жёлтый плащ.

— Пойдём, ему уже не помочь, — раздался рядом ледяной голос Тайарил. Я оттолкнул её не глядя. — Ах ты мальчишка! — она бросилась на меня, но широкие ладони Зелона обхватили её сзади. — Прочь, животное! — окончательно взъярилась она и, топнув ножкой, вырвалась из его объятий и покинула наблюдательную площадку.

Обессилев, я рухнул на пол в ноги убитого мною Керина Кана. Зелон присел рядом и по-отечески погладил мои слипшиеся от пота и крови волосы.

— Господин, я хотел сказать Вам... — проговорил он. — Варвары уже в городе. С ними Император Элрик.

Мир вздрогнул и перевернулся.

И в нём мне не было места.